Я повернулась к Лэрри:
— Какого черта!..
Я была в такой ярости, что забыла о Шмидте. Лэрри предупреждающе поднял руку, и это образумило меня. Шмидт удалялся по направлению к кусту перголы, но если бы я продолжала на той же ноте, он бы меня услышал.
— Отсюда так же трудно выбраться, как и попасть сюда, — тихо сказал Лэрри. — Предпочитаю, чтобы он оставался у меня на глазах, чем свободно разгуливал по Луксору.
— Он не такой дурак, чтобы допустить здесь какую-нибудь оплошность, — упорствовала я. — Он знает, что находится под подозрением.
— Не дурак, о нет. — Лэрри пристально смотрел на Джона, вылезшего из воды и сидевшего на краю бассейна. Шмидт мелкими шажками, покачивая в руке стакан, подошел к нему и радостно его поприветствовал. Улыбнувшись в ответ, Джон лег на спину и подложил руки под голову, при этом мускулы у него на груди напряглись и обозначились ребра и ключицы. Он немного похудел, самую малость: ему никогда не нужно было сбрасывать много веса, но теперь изящные кости были видны лучше.
— Не дурак, — повторил Лэрри. — А вот заносчив — да. И если мы протянем ему кончик веревочки подлиннее...
«Он прекрасно подходил для виселицы» — такую эпитафию я когда-то придумала для Джона. Интересно, в Египте существует казнь через повешение?
— Мне нужно выпить, — сказала я.
Джон снова соскользнул в воду. Шмидт снял халат, швырнул его на землю со щегольством Арнольда Шварценеггера (на которого, прямо скажем, ничуть не был похож) и, зажав нос двумя толстыми пальцами, прыгнул в бассейн. Фонтан брызг поднялся к небу. Отведя взгляд от этого зрелища, я последовала за Лэрри к зарослям перголы. Мэри была там. Она растянулась в шезлонге, полуприкрытая веточками жасмина и почти ничем более. Ее купальный костюм был очень французским — пара лоскуточков и несколько бретелек. Она выглядела в нем скорее мило, чем сексуально. Ее формы были столь же изящными, сколь детскими. Ни единой выпуклости. Я заставила себя прекратить этот мысленный комментарий. Чувствуя себя на ее фоне большой белой коровой, я неуклюже протопала по направлению к кустам и уселась на стул рядом с Мэри, а Лэрри занялся напитками и льдом. Обстановка была уютной и неофициальной, никаких слуг, просто маленькая дружеская компания.
— Здесь восхитительно, не правда ли? — сказала Мэри. — Как любезно со стороны Лэрри пригласить нас.
— Угу.
С дальнего конца бассейна донеслись два голоса, слившиеся, если позволительно столь вольно толковать это слово, в песне. Очевидно, певцы далеко углубились в историю музыки кантри, ибо то, что они исполняли, было действительно старьем: «Были бы у меня крылья, как у ангела, пролетел бы над стенами этой тюрьмы...»
