Я бы и сама догадалась. Наблюдая, как водоворот в унитазе затягивает пепел, я вопреки совету пыталась что-нибудь придумать.
* * *
После обеда мы со Шмидтом устроились в солярии. Шмидт писал открытки. Он написал уже всем знакомым и удивлялся, почему я не делаю того же.
— Ну хотя бы маме и папе, — настаивал он. — Вот чудесная открытка с пирамидами. А эту, с видом Каира, пошлите Тони.
Я взяла открытки, чтобы он замолчал. Было трудновато составить подобающий текст. «Прекрасно провожу время» — не только банально, но и неправда. Что же касается «хотелось бы, чтобы вы были здесь», то я могла лишь благодарить Бога, что они далеко отсюда.
И все же, придумав остроумную открытку для Тони («Привет! Догадайся, где я»), в глубине души, в эгоистичной, трусливой ее глубине, я почувствовала острое желание, чтобы он оказался рядом. Впервые я действовала совершенно одна, не с кем было поговорить, поспорить, не за кого спрятаться. Во время римской аферы от Шмидта особой пользы тоже не было, но он по крайней мере знал, чем я занимаюсь, а с Джоном мы под конец стали союзниками поневоле. Правда, большую часть проведенного вместе времени мы пытались убежать от разных людей, которые хотели убить одного из нас или обоих, но когда стремглав бежишь от убийц, приятно иметь напарника. Тем более что Джон — большой мастер уходить от погони.
Растянувшись в соседнем кресле, Шмидт надвинул на глаза шляпу и задремал. Руки его были сложены на пухлом животике, усы шевелились при каждом выдохе.
И вот пока я смотрела на него, заботливого, любящего, безобидного словно ребенок, меня как будто обдало холодным душем, голова прояснилась и мысли сосредоточились. Я должна вытащить Шмидта отсюда. И себя тоже. Я была дурой, согласившись на такой опасный план — даже если в тот момент и не отдавала себе отчета в том, насколько он опасен, — и еще большей дурой, когда не вышла из игры, опознав Джона. Я выполнила работу, которую обещала выполнить, а мои таинственные наниматели свою часть уговора нарушили: они позволили Шмидту уйти. К черту Каирский музей! Я не поставлю ни единого дюйма лысого скальпа Шмидта против всего содержимого этого музея. И к черту конспирацию! Я не обязана ковылять тут, как подбитая утка, дожидаясь, когда кто-нибудь соизволит войти со мной в контакт или пока кто-нибудь другой не утопит меня в собственной ванне и не выбросит за борт. Как только мы прибудем в Луксор, позвоню Карлу Федеру и заявлю, что слагаю с себя все обязательства. Сделаю это "в ту же минуту, когда появится возможность связаться с ним по автомату: я больше никому не доверяю, в том числе и телефонисткам.
