— Вы хотите сказать: они были украдены?
— Вероятнее всего да.
Уинтертон нетерпеливо закивал:
— Да, да, понимаю. Вы можете назвать эти картины? Я надеюсь, вы не рассчитываете услышать от меня, куда подевались эти картины?
— Разумеется, нет, но мы хотели бы получить наиболее полную информацию о Форстере: о его друзьях, связях и прочее. Нам нужны хоть какие-то зацепки. Вы хорошо его знали?
Уинтертон покачал головой.
— Нет, — с облегчением произнес он. — К счастью, наше знакомство было поверхностным.
— Какое у вас сложилось о нем впечатление?
Уинтертон долго думал, прежде чем ответить.
— Он не был тонким знатоком искусства и не имел ни малейшего понятия о так называемых высоких чувствах. Ценность всего сущего имела для него только денежное выражение. Боюсь показаться вам старомодным, но я не нахожу для него других слов, кроме как жулик и негодяй. Именно такие люди, как правило, и занимаются скупкой краденых картин.
— Мистер Уинтертон, у вас очень высокая репутация. Как же вы могли связать свое имя с таким человеком? Вы не боялись, что подобное знакомство нанесет вред вашей репутации?
Уинтертон нахмурился: вопрос был неприятный, но закономерный. Он неопределенно махнул рукой.
— В наше время нельзя иначе, — со вздохом констатировал он. — Чтобы быть на плаву, приходится использовать все ресурсы. Как вы можете видеть, моя галерея занимает огромное здание, но наверху у меня оставались свободные комнаты. Я предложил их людям, которые хотели иметь солидный юридический адрес, но не имели средств открыть собственную галерею. Среди них был и Форстер. Он редко здесь появлялся, поэтому я и отдал ему предпочтение среди других желающих.
Кроме того, был случай, когда он оказал мне хорошую услугу, предотвратив крайне неловкую ситуацию. С тех пор я чувствовал себя его должником. Вы знаете, как это бывает.
— Да, понимаю. А какого рода услугу он вам оказал?
— Не думаю, что это существенно для нашего разговора.
Флавия мило улыбнулась, а Мэнстед грозно нахмурил брови. Таким образом они постарались довести до сознания Уинтертона, как благодарна будет ему полиция, если он все расскажет, и какими крупными неприятностями грозит ему запирательство.
— Что ж, хорошо. Это случилось три года назад. Я взялся продать картину одного бельгийского коллекционера по просьбе его душеприказчика, очень порядочного человека. Имени его я не назову. Форстер узнал об этом, когда я стал готовить картину к аукциону «Кристис». Он предупредил меня, что картина может оказаться подделкой.
