– Раскололись небеса, развязали пояса. Краше, краше красота! – закричала она трубным криком.
Витька прижался к железу, так как почувствовал внутри себя какое-то болезненное движение и перестройку клеток.
– Ты перестань! Перестань! – крикнул он. – Мне в красавца не надо. Ты что? Зачем мне в красавца?
– А что ж тебе надо? – спросила ворона. – Все у тебя есть. Вон ты какой упитанный. Обут-одет. В школу ходишь… И не мешай мне работать. Я один раз в сто лет колдую. Только теряю с тобой драгоценное время. И отодвинься, пожалуйста. Не то превращу тебя ненароком во что-нибудь медное.
– Почему медное? – спросил Витька, нервно поеживаясь.
– Я на медь колдую. Сейчас меди по всей земле мало. Всю медь на памятники извели.
– Не ври! На земле еще много меди!
Ворона глядела на него понимающе. А Витька, как говорится, устыдился и покраснел. «Что бы у этой вороны потребовать? Может, попросить ее, чтобы я стал отличником, чтобы у меня эта усидчивость образовалась. Тогда Анна Секретарева язык прикусит…» Но из всех знаменитых людей, чьи биографии Витька читал и чьи рассказы слышал, отличниками в шестом классе были одни шахматисты. «Шахматистом я не хочу», – думал Витька.
Ворона постучала ногой по железу.
– Ну, чего тебе, Витька Парамонов, надобно? Ну, давай спрашивай.
– А чего ты обо мне заботишься? – проворчал Витька. – То – не мешай. То – давай спрашивай…
Ворона почесала грудь клювом.
– Все равно от тебя не отвяжешься. Исполню одну твою просьбу и с глаз долой, из сердца вон. У меня, брат, время дороже денег. Быстрее спрашивай, не то рассержусь.
«Может быть, речку у нее попросить с песочком желтым, чтоб возле дома протекала, чтобы все ребята купались в ней и ныряли? Речку Парамоновку!» Но тут же сообразил Витька, что в Ленинграде и без того речек много и в этих речках милиция купаться не разрешает. Витька вздохнул тяжело:
– Слушай, а нельзя ли мне куда-нибудь туда, а?
– Куда туда?
– Ну, туда, подальше. – Витька в голове почесал. – Ты, наверно, и не поймешь.
– Я проницательная – разберусь.
– Родился я, понимаешь, не вовремя. Поздно я, понимаешь, родился. Дел сейчас для меня никаких. Стараешься, стараешься, а никто не ценит. Только ругают. Родителей вызывают…
– Дети есть дети, – сказала ворона. – Наглы, крикливы, смелы. Это возрастное. Это пройдет.
– И смелость пройдет?
– И смелость у некоторых.
– Только не у меня! Эх, родиться бы мне лет на пятьдесят пораньше. Я бы всем показал. Я бы, может, с самим Чапаевым воевал вместе. Острая сабля в одной руке, наган вороненый в другой. На груди орден. А сам весь на лихом коне… А если совсем раньше родился, я с д'Артаньяном бы. Я бы, может, сам д'Артаньяном сделался. Шпага в одной руке, пистолет однозарядный в другой, на голове шляпа с пером. Кони подо мной падают, а я вперед скачу. Ура! А эта Анна Секретарева мне раны перевязывает и плачет. И пусть плачет, пусть. Ей полезно.
