– А вам? – спросила служанка. – Эй, господин де Гик, яичница!
За ее спиной стояли англичанин и черный гвардеец. Вытягивали шеи. На этих шеях дрожали и двигались вверх-вниз взволнованные кадыки.
– Повешу, – шептал англичанин сладким голосом.
– Повешу, – мечтательно вторил ему гвардеец. – Видит бог, повешу. Ему яичница, а нам? – Он почесал уколотое шпагой место.
Дверь погреба отворилась.
– Наконец-то. Волшебный аромат. Давно не ел горячего. Мое почтенье, господа. – Де Гик схватил сковородку и, захохотав, скрылся в погребе. И оттуда, приглушенный железной дверью, донесся его вопль: – И шкварки! За шкварки я прощу любую ведьму и возьму ее себе в святые…
Гвардеец и англичанин наступали на служанку. Они наступали в сапогах из бычьей кожи, в перчатках из кожи оленьей, в сукне и в бархате. При шпагах. Она повизгивала и пятилась.
– Супу! – заорал вдруг Витька свирепым, полным благородства голосом. Грохнул кулаком по столу. – Горохового супу с луком!
– Несу!
Витька расставил ноги, упер руки в столешницу, уселся, как подобает рыцарю и мушкетеру.
Вошла служанка с супом. Суп дымился в миске, распространял вокруг запах жареного лука и грудинки. Витька крякнул, предвкушая удовольствие. Но… англичанин протянул руку к миске. Гвардеец ударил его по руке, и миска оказалась перед слугой божьим.
– Вам не подобает, милорд, хлебать плебейскую еду. У нас такой похлебкой кормят слуг.
– А вам? – краснея и надуваясь, спросил англичанин.
– А я слуга господен, мне можно.
– Вы не имеете права, – сказал Витька, совершенно ошеломленный подобной быстротой действий.
– Имею, имею, – успокоил его гвардеец. – Бог дает человеку одно только право – родиться на свет божий.
– Не только родиться, – возразил Витька запальчиво.
Черный гвардеец посмотрел на него одобрительно.
– Правильно, мой мальчик. Не только родиться, но и умереть. Все остальные права бог дает святой церкви и королю. Люблю образованных детей. В наше время дети не были такими образованными. Некультурные были дети.
Служанка головой покачала.
– Эх, вояка, – сказала она. – Как же ты, сударь, будешь сражаться за короля, если за свой суп постоять не умеешь.
– А ты не разглагольствуй! – прикрикнул на нее гвардеец. – Повешу!.. Вот поем и повешу. – Он откусил пшеничного хлеба, отхлебнул супа.
– А помолиться-то, святой отец, помолиться перед трапезой забыли? – ехидно заметил англичанин. – Нехорошо, святой отец.
Гвардеец поспешно встал, сложил руки домиком и, воздев глаза к небу, забормотал:
