Асандр подумал с усмешкой и, оглядев всадника от шлема до копыт лошади, не спеша ответил:
– Не знаю, отдаст ли тебя Митридат, ты же его воин! Но если отдаст, захвачу тебя с собой на корабль и обещаю быть твоим простатом!
– Спасибо, господин, спасибо!.. Да стой ты, проклятый!
Лошадь, которую атаковали тучи слепней и мошек, замотала головой и, закусив удила, рванулась с места в галоп. Седок не мог справиться с нею. Через мгновение он исчез в пыли, мотая копьем, напоминающим мачту рыбачьего судна во время бури. Асандр рассмеялся, потом покачал головой. «Если в тяжелой коннице Митридата, – подумал он, – много таких вот плохо обученных, сырых вояк, то им не помогут ни доспехи, ни длинные копья!»
Увидев, что дорогу намеревается пересечь длиннейший караван верблюдов, привязанных один к другому, Асандр опередил его, подняв коня в галоп, и помчался туда, где полыхало нечто красочное, блестело и переливалось на солнце. Там же пыль вздымалась особенно густыми клубами. Это был царский кортеж, который выглядел издали гигантским многоцветным драконом, ползущим по раскаленной почве Анатолии.
Свобода, богатство!.. Эти два слова ослепили Гиерона, они сильнее всяких приказов толкали его вперед по опасному, неизведанному пути.
Он изменил своей обычной осторожности, готовый рискнуть головой ради достижения желанной цели – стать после войны состоятельным человеком.
Опьяненный новым положением вольноотпущенника, он с большой самоуверенностью оглядывался вокруг с высоты деревянного седла, словно желая крикнуть всем:
«Поглядите, я такой же независимый человек, как и вы!»
Да, это звучало как сказка: раб, собственность хозяина, существо бесправное, обреченное на неволю, – вдруг стал свободным!
Гиерон попал в десяток воинов, из которых двое были рабами, снаряженными хозяином взамен собственного сына. Трое именовали себя «эллинскими наемниками», но говорили на каком-то тарабарском языке и выглядели теми молодцами, для которых родная сторона – большая дорога да темная ночь. Они лихо ездили верхом, хорошо владели оружием, но, как убедился Гиерон, примкнули к войску ради даровых хлебов и возможности пограбить при случае. Остальные трое, не считая десятника Филона, были каппадокийскими крестьянами, взятыми в войско по жребию. Эти держались обособленно, говорили между собой негромко и, как видно, очень тосковали по родным местам.
Что объединяло всех – это инстинкт подчинения великому царю, смутная надежда на военную добычу и палка десятника. Последний, уже немолодой царский воин, полугрек, побывал во многих сражениях и тянул свою лямку с добросовестностью старого служаки. Он был один из тех закаленных службой воинов, которые были распределены в качестве «дядек» среди наспех набранного воинства и должны были обучать новобранцев и поддерживать в них боевой дух. И делал это старательно, не останавливаясь перед ударами палкой. Попало как-то и Гиерону за плохую чистку коня и привычку крепко спать, не слушая сигналов тревоги.
