— И не застали?
— Нет.
— И больше не заезжали?
— Заезжала. Я попросила передать ему, чтобы он позвонил, и несколько раз звонила сама, два дня назад проезжала мимо и решила зайти, но дома его опять не оказалось.
«Мальчишка, — неожиданно выплыло из глубин моего сознания. — Мальчишка…»
— Вы сказали, что просили передать Суворину, чтобы он вам позвонил. Так?
— Да, — кивнула я.
— Кого просили?
— Его друзей.
— Где вы с ними встретились?
— Они были в квартире, когда я зашла в первый раз.
Николай Петрович нахмурился.
— Вы сказали, что, приехав к Суворину около пяти, дома его не застали…
— Да. Я хотела написать записку, но тут дверь открылась, в квартире было двое молодых людей. Они предложили мне подождать Андрея, но… у меня не было времени, я попросила их передать ему, чтобы он мне позвонил, и ушла.
— Вы входили в квартиру?
— Нет. Разговаривали на лестничной клетке.
— А почему вы не вошли в квартиру?
— Зачем? Мы сказали друг другу несколько слов, для этого не надо входить в квартиру. — «Почему я на самом деле не вошла в квартиру? Почему? Потому что испугалась. Да так, что до сих пор при воспоминании об этой минуте в животе у меня что-то сворачивается…»
— Вам ничего не показалось странным?
— Странным? — удивилась я. — Нет… — «Странным и страшным… А что было странным? Да все, только объяснить свои чувства словами я не сумею».
— Вы не удивились, что хозяина дома нет, а дверь вам открывают незнакомые люди?
— Нет, это для меня они незнакомые, но вполне могли быть близкими друзьями Андрея. Возможно, он куда-то ушел, а они его ждали. Что в этом странного?
— Конечно, конечно… Они оба вышли на лестничную площадку?
— Это я была на лестничной площадке, один из них стоял в дверях, а другой вышел в прихожую чуть позднее, услышав, что мы разговариваем.
— Вы хорошо их видели?
— Да, конечно.
— А смогли бы описать?
— Наверное.
— Пожалуйста, отнеситесь к этому очень серьезно.
— Один высокий такой, шатен, короткая стрижка, глаза, по-моему, светлые, нос длинный, острый, лицо широкое с тяжелым подбородком. Рот занятный: нижняя губа очень пухлая, а верхняя вытянута ниточкой. Какое-то нелепое впечатление производит. Возраст около тридцати лет, может, чуть больше…
— Как долго вы с ним разговаривали? — спросил Николай Петрович.
— Минуту, может, полторы.
— И смогли так хорошо рассмотреть человека, чтобы через несколько дней дать его точное описание?
— Я художница. И лица людей мне интересны.
— Хорошо, — кивнул Николай Петрович. — Еще что-нибудь можете вспомнить?
