— Господи, это что такое? — не выдержала Танька, от удивления едва не выпустив руль, и добавила ворчливо:
— Дети совершенно обнаглели.
Она затормозила в начале гравийной дорожки, на которую свернула с асфальта, и в нерешительности остановилась.
Дитя заковыляло к нам, и тут окончательно прояснились несуразности в его внешности. Человек оказался взрослым мужчиной, только карликом. Но это отнюдь не успокоило, потому что карлики у нас еще большая редкость, чем дымящие сигарой карапузы. Я почувствовала себя Алисой, сунувшей свой нос в лисью нору, и даже подумала: «Начинается…» Впоследствии оказалось, что в тот момент я была даже очень права.
Карлик, уперев руки в бока, наблюдал, как мы выходим из машины. Он ухмыльнулся довольно зловеще и вопросил:
— Любите мертвечину?
— Что? — не поняла Танька и даже растерялась, чего за ней отродясь не водилось.
— Воронье слетается, — хихикнул карлик, сунул сигару в рот и забурчал:
— Мертвечины будет много.
— Ах ты, гаденыш! — рявкнула Танька, метнувшись к карлику, и попыталась ухватить его за лямку комбинезона. Он ловко вывернулся и оказался за моей спиной. — Держи гада! — заорала сестрица, в которой проснулся охотничий азарт.
— Оставь его в покое, — посоветовала я и с улыбкой повернулась к нему. Все-таки выглядел он уморительно, но вряд ли испытывал от этого удовольствие.
— А ты здесь зачем, принцесса? — весело спросил он.
— Сама не знаю. Но мне здесь нравится.
— Правда? Чертово местечко.
— Потом расскажешь, если захочешь. Мы могли бы подружиться, как считаешь?
Он церемонно поклонился, сделав шаг в сторону.
— Рад вам служить, принцесса.
— С радостью принимаю вашу дружбу, сэр, — ответила я, присев в поклоне.
— Мне еще не доводилось видеть девушку столь ослепительной красоты.
— Вы заставляете меня краснеть.
— А вы меня беспокоиться. Доброй принцессе здесь не место. Будьте осторожны.
— Обязательно. Я могу рассчитывать на вашу помощь?
— В любое время дня и ночи. И помните, ровно в полночь все, что вы здесь видите, превращается…
— Проклятый урод, — услышала я визгливый голос и от неожиданности вздрогнула.
Карлик, ковыляя, припустился к кустам, весело крича:
— Карета в тыкву, кучер в крысу, а добропорядочные граждане в упырей и оборотней.
— Чтоб ты себе шею свернул, — неслось ему вслед.
Я повернулась и увидела женщину лет тридцати пяти, полную, невысокую, в льняном сарафане с вышитым петухом на подоле, ее волосы были заплетены в две косы. Вздернутый нос, узкие губы, губная помада морковного цвета, которая ей совершенно не шла, светлые глаза поглядывали настороженно. Она быстро оглядела нас с ног до головы и без всякого намека на любезность спросила:
