Мангушев подошел к кассам: нужно было взять билет, сесть на катерок и отправиться на тот берег — на городской пляж. Над оконцем кассы висело ослепительно белое объявление, призывающее население, не дожидаясь задержки, анализировать мочу на содержание хронического гонадотропииа для установления беременности на ранних сроках.
— Чего там? — услышал Мангушев. Рядом с ним стоял дед в рыбьих очках и вслед за Мангушевым, прищурясь, пытался прочесть — Чего пишут-то? Катера что ли отменяются седни? А?
— Да нет, это не по поводу катеров.
— А катера-то будут?
— Будут.
— Ну, слава Богу! А то ведь ждешь его, а его, паршивца, нет! А то ведь когда еще выберешься омовение совершить в матушке, — на всякий случай дед глянул еще раз в объявление.
Время еще было. Катерок ходил раз в полчаса, и Мангушев в ожидании катера привалился к перилам и уставился на реку.
«Река. Волга. Широкая — в ритме раздольной песни грезилось ему. — До трех-пяти километров. Могучая и застывшая, как гладка ее стеклянная поверхность. Словно и не движется она никуда вовсе, словно и не торопится, но все это только видимость, рожденная соотнесением, — красиво думалось ему — ее величины и скорости течения, в самом деле она быстрая, столько в ней всего — Волга ведь в сущности все еще девушка — тут он растрогался, — но в глубине в ней множество неожиданных подспудных течений и возникают они ни с того, ни с сего — попробуй переплыви ее», — и далее пошло-поехало что-то совершенно невразумительное.
— Волга, Волга, — в тихом неторопливом восторге шептал Мангушев, — Волга — хозяйка и живет она с приживалками и терпит она своих приживалок — все эти деревья, берега, дома, отмели — только до времени, только до случая, захочет — разбросает всех, а на излучине, с холма, когда река во все стороны, когда великий простор открывается вдруг, когда повернулся и — река, река со всех сторон и ты над ней, и обрыв, расстрелянный ласточками, — он уже мысленно взирал на все с высоты птичьего полета — и восторг, словно порыв ветра, и хочется бросится вниз, а на горизонте, должно быть, встают синие горы. Какие просторы! Всепоглощающие. Просторы, знаете ли, бескрайние!..
Мангушеву почудилось, что он слышит внутри себя баритон из какой-нибудь радиоповести, до того внутри его все это было строго и стройно, а потом все это стихло и он подумал, что все-таки, бескрайние просторы всегда располагали к хамству и в тот же миг получил этому подтверждение.
