Хотя именно в ту минуту я формально стал отцом, сам факт дошел до меня лишь пару часов спустя. Катерина спала, а я скрючился в ледериновом кресле рядом с ее кроватью. Из кроватки вдруг донесся тихий кашляющий звук, и поскольку мне не хотелось тревожить Катерину, я боязливо взял ребенка на руки. Девочка казалась такой хрупкой и крошечной, я нес ее к своему креслу, словно это бесценная старинная ваза.
– Привет, девчушка, я твой папа.
И весь следующий час я держал ее на руках, глядя на эту совершенную маленькую модель человека, и меня обуревало чувство огромной ответственности. Младенец полностью зависел от нас с Катериной. Мы не сдавали никаких экзаменов и не ходили на собеседование, но вдруг – раз! – и на нашем попечении оказался ребенок. Это выглядело трогательно, волнующе, впечатляюще, но в первую очередь – пугало. Я сидел, смотрел на нее, думал о тех гордых родителях, что приносили своих младенцев к нам домой, и улыбался над их глупостью. Они искренне считали, что их дети – самые красивые, а на самом деле всем и каждому очевидно, что самое прекрасное существо на свете – маленькая девочка у меня на руках. Я не сомневался, что все признают этот факт, как только ее увидят. Она была такой невинной, такой неиспорченной, такой свежей. Мне хотелось защитить ее от всех опасностей на свете и в то же время показать ей все чудеса земли. Когда она заерзала у меня на руках, я поднес ее к окну, за которым над Лондоном занимался рассвет, и показал город с высоты больницы Святого Фомы.
– Девчушка, вот это река Темза, – сказал я. – А это Парламент. А вон те часы – это Биг Бен, а вот эта большая красная штука, которая едет по мосту, называется автобус. Скажи "ав-то-бус".
– Обус, – к моему изумлению произнес детский голос.
Либо я стал отцом гения, либо проснулась Катерина и исподтишка наблюдала за мной. Ребенку становилось все неудобнее, и Катерина забрала у меня девочку, поднесла к груди и начала кормить, словно они занимались этим делом уже много лет.
Мы с Катериной за несколько недель до рождения сошлись на имени Милли. Но теперь мне вдруг невыносимо захотелось назвать ее именем своей покойной матери. Я поделился этой мыслью с Катериной, и та ответила, что это прекрасная мысль.
– Судя по всему, твоя мама была замечательным человеком, и мне жаль, что не довелось с ней познакомиться. Было бы прекрасно назвать девочку именем бабушки, которую она никогда не увидит; это трогательная и поэтичная идея. Единственная загвоздка, мой дорогой муж, заключается в том, что твою маму звали Прунелла.
