– Я не утверждаю, что вор украл мои часы для того, чтобы ездить на них, – воскликнул я. – Скорее всего у него был свой велосипед, и именно на этом велосипеде он и скрылся ночью после кражи.
– Никогда, сколько дышу, не слыхал такого, чтобы кто-нибудь в здравом рассудке крал что-нибудь, кроме велосипедов, – заявил сержант и добавил: – Ну, еще, конечно, крадут велосипедные насосы, и фары, и всю такую прочую велосипедную мелочь. Вы что, хотите убедить меня в том, что мир меняется, а я этого не замечаю?
– Нет, ничего такого я не говорю, – начал я уже сердиться. – Я всего лишь заявляю, что у меня украли часы.
– Ладно, в таком случае нам придется провести официальное расследование и начать поиск, – заявил сержант решительным тоном и широко мне улыбнулся. По его виду было ясно, что он совершенно не верит в мою историю и, более того, считает, что с душевным здоровьем у меня не все в порядке и что теперь он будет потакать мне как ребенку.
– Спасибо, – промямлил я.
– Но все лишь только начнется, когда мы отыщем часы, – суровым голосом заявил сержант.
– Что начнется?
– Когда мы найдем часы, нам придется начать искать их владельца.
– Зачем искать? Ведь я и есть владелец.
При этих моих словах сержант снисходительно рассмеялся и, покачав головой, сказал:
– Я понимаю, что вы хотите сказать, но, видите ли, закон – исключительно сложный феномен. Понимаете ли, раз у вас нет ни имени, ни фамилии, то это значит, что вы не имеете никаких прав на владение часами, а раз украденные часы не существуют, то когда они будут найдены, их придется возвращать законному владельцу. Раз у вас нет никакого прозвания, то и владеть вы ничем не можете, и вообще вы не существуете, и даже те брюки, которые на вас, на самом деле не существуют, даже несмотря на то, что если смотреть на них с того места, где я сижу, возникает иллюзия их существования и надетости на вас. С другой, совсем отдельной стороны, вы вольны делать все, что вам заблагорассудится, и закон не может вам противодействовать.
– В механизме моих часов было пятнадцать алмазиков, – провозгласил я в отчаянии.
– А вот с той, одной стороны, первой, так сказать, о которой я еще не упоминал, вам можно было бы предъявить обвинение в воровстве или мелкой краже, если бы в то время, когда у вас еще имелись эти часы, вас приняли за кого-нибудь другого.
– Я пребываю в полной растерянности, – вскричал я, и ничего правдивее я не мог бы сказать.
Сержант добродушно рассмеялся.
