Название фигуры речи. Анадиплосис.
– Умеренность во всем, – сказал он. – Так выигрываются решающие сражения.
Тут я припомнил, что он был членом оперного общества, состоявшего из жителей районов Рэтмайнс и Рэтгар; невыразительный баритон дал ему возможность закрепиться в хоре. Полагаю, мистер Коркоран пристроился подобным же образом.
Дядя осторожно опустил иглу на вращавшуюся пластинку и проворно отступил назад, его беспокойные, протянутые вперед руки застыли в предвкушении. Мистер Коркоран сидел на стуле возле камина, закинув ногу на ногу, потупленная голова опиралась на костяшки правой руки так, что верхняя губа приподнялась, обнажив влажно поблескивавшие зубы. Зазвучала музыка – фрагмент из оперы «Терпение», – с трудом пробивавшаяся сквозь шипение и потрескивание. Пластинки были старые, и на современных электрических проигрывателях слушать их было нельзя. Вступил хор, мистер Коркоран и дядя присоединились к нему в счастливой искушенной гармонии, сопровождая мелодию выразительными дирижерскими жестами. Сидевший спиной ко мне дядя авторитетно кивал головой в такт, так что жировая складка, обычно выпиравшая у него на шее из-под воротничка, то бледнела, то наливалась кровью.
Музыка смолкла.
Дядя покачал головой и, издав недоуменно-восхищенный звук, поспешно поднялся, чтобы остановить пластинку.
– Я могу слушать эту музыку с утра до вечера, – сказал он, – и она мне ни капельки не надоест. Дивная вещь. Думается мне, самая красивая из всех, нет, правда. А какая напевность, какая звучность, а, мистер Коркоран!
Мистер Коркоран, на которого я в этот момент случайно взглянул, предварительно улыбнулся, но едва только собирался раскрыть рот, как улыбка его исказилась, а тело выпрямилось и застыло. Вдруг он оглушительно чихнул, забрызгав пиджак и брюки исторгнутой из ноздрей слизью.
Дядя поспешил на помощь племяннику, я же почувствовал, как к горлу у меня подступила волна тошноты. Я тихонько рыгнул, издав звук, какой обычно принято издавать между умирающими. Передо мной маячила заботливо согнувшаяся дядина спина.
– Сейчас повсюду простуда, мистер Коркоран, – сказал дядя. – Надо вам следить за собой. И одевайтесь потеплее.
Схватив свои бумаги, я поспешно ретировался, пока дядя и мистер Коркоран дружно орудовали носовыми платками. Вернувшись в спальню, я в прострации растянулся на кровати, изо всех сил стараясь вернуть утраченное самообладание. Через какое-то время до меня донеслись слабые звуки музыки, еще больше приглушенные разделявшими нас дверьми, но ставшие ощутимо громче, когда вступил хор. Я накинул свой серый пиджак и выбрался на улицу.
