А его отец в это время стоял у окна в комнате его матери. Он был уже одет. Она вышла из ванной и легла в постель.
— Доброе утро, Агнесса.
— Доброе утро.
— Он уехал.
— Да, уехал, и я его больше не увижу.
— Это еще неизвестно.
— Тебе это так же хорошо известно, как и все остальное. Как и то, что вчерашнего вечера я тебе никогда не прощу.
— Агнесса, послушай меня, пожалуйста. Здесь две стороны вопроса, будь справедлива.
— Какие там две стороны! И не в справедливости дело, Джордж. Это — тот случай в твоей жизни, когда нечего было думать, думать, думать. Какой прок от твоих раздумий? Ты лишил моего сына возможности побыть дома хотя бы еще одну ночь. Не будь тебя здесь неделю или месяц, я могла бы ему как-то помочь. Не знаю, что ты ему сказал, но это факт, что он не мог больше здесь оставаться. Уж если ты не хотел отнестись к нему по-человечески, то хотя бы уехал куда-нибудь, дал мне возможность рассеять у него чувство, будто он прокаженный.
— Он был настолько любезен, что пожелал мне смерти.
— Что ты ему сказал? Что побудило его к этому? Не говори. Я не хочу слушать.
— А мне очень хочется сказать тебе.
— Не надо.
— Ты пользуешься своим положением больной.
— Каким положением? Что это за положение, которым я пользуюсь? Я знаю, что со мной будет. Знаю, что жить мне осталось самое большее год. Или ты мог бы и этот срок укоротить на несколько месяцев? Самое плохое ты высказал, кажется, вчера вечером. Что еще ты можешь сказать? Что-нибудь такое, что вызвало бы у меня новый приступ? Но ты сдерживаешься, ты не хочешь извлекать преимущества из того, что я больна? Какой же ты лицемер, Джордж Локвуд. Я просто поражаюсь.
— Благодарю.
— Вот когда я раскусила тебя. Хоть и поздно, но раскусила. По крайней мере, умирая, буду знать, кто ты есть. Ты делаешь вид, будто тебе безразлично, что о тебе думают люди, но это неправда. Никто в мире не придает мнению посторонних большего значения, чем ты. Ты и не сноб, и не аристократ. Ты просто трус, который боится, как бы о нем что-нибудь не узнали — хорошее или плохое. Ты думаешь, что если люди будут знать про тебя хорошее, то узнают и плохое. Только и всего.
— Значит, во мне есть и хорошее?
— О, да. Я даже сказала твоему сыну, что ты великодушен, предупредителен, ласков.
— Уверен, что это не встретило сочувствия.
— Я сказала ему это не ради тебя, а ради него же. В жилах мальчика течет твоя кровь, и он будет месяцы, годы удивляться самому себе.
— Тем не менее он хочет моей смерти.
