Меня наскоро перевязали и поставили на ноги.
— Ведем его к врачу, — сказал Вяземский киллеру.
Тот кивнул:
— Я пойду проверю, чисто ли на улице, и возьму такси. Вы за мной.
Профессор кивнул в ответ.
Киллер исчез. Через несколько минут у Григория Алексеевича завибрировал тонко какой-то приборчик.
— Ага! — сказал он. — Тело убирать не будем. Это уже лишнее. Пора идти. Только держись, Леша, за мной, чтобы портье не увидел твоих рук.
Ну вот и я кивнул.
Никакого портье в холле не оказалось.
* * *
На улице уже ждало авто.
На набережной Сены мы остановились возле старинного дома, свернули в темную арку и прямо из нее попали в чистенький подъезд.
Киллер позвонил в дверь. Она тотчас открылась. Ослепительно сверкали зеркала на стенах. Из комнаты вышел человек в халате. Врач?
— Чем могу служить? — спросил он по-французски.
— Мой друг. Писатель. Он ранен, — проговорил профессор.
Киллер вытащил меня вперед и размотал полотенца.
Врач осмотрел «ранения».
— Идемте со мной!
Мы переместились в кабинет с медицинским оборудованием.
— Угу! Ловко! Каким-то острым предметом?
— Самопишущим пером, — уточнил Вяземский.
Доктор задел края раны пинцетом, и я ругнулся матом.
— О! Русский писатель ранен орудием производства! — восхитился доктор. — Надеюсь, у юноши фамилия не Пушкин? И ранил его не француз по фамилии Дантес? Очень не хотелось бы нового международного скандала.
Блин! Кому шутки, а кому больно!
— Нет-нет. Травма сугубо бытовая, —подчеркнул тоном Вяземский. — Бытовая, понятно? Он сам себя… неаккуратно. Случайно.
— Сразу две ладони! Оригинально, — снова восхитился врач. — Эти русские такие оригиналы!
— Вот-вот, — с нажимом поддакнул профессор. — Он русский. И уже завтра отбывает на родину… — В руке у Вяземского оказалась пачка тысячефранковых купюр. — Мы очень спешим. Нам нужна ваша медицинская помощь и не более того.
Врач погладил взглядом пачку денег. Когда все лечебные процедуры завершились, он напутствовал:
— Через два дня надо поменять повязки.
— О, конечно!
* * *
Мы снова очутились на набережной Сены.
Дул приятный ветерок. Пыхтел по гладкой воде старый прогулочный катерок. Сизое облачко дыма вырывалось у него из кормы и складывалось причудливым узором над водой. Чертили в небе стайки мелких пташек, и крыши домов отливали золотом и зеленью. Я вдохнул полной грудью. Перевел дух. Жив, однако!
— Меня, между прочим, опять чуть не убили, — укорил я профессора.
— Так ведь не убили же! — парировал он. Очкарик-киллер щурился на солнце и о чем-то размышлял.
