Он поставил передо мной дубовую чашу, до краёв полную густого чёрного вина, поклонился до земли. Я хохотнула от волнения, схватила чашу, перевернула над раскрытым ртом. Сладкое, как первый поцелуй, вино полилось в моё пересохшее горло. Я выпила залпом до дна и, со стуком поставив чашу на место, посмотрела на осоловело моргавшего Йеда Аленски.
— А что, князь, — сказала весело, — исповедаться станешь?
Он задрожал, как мышка, едва не рухнул на колени, ухватился за край стола, потянул парчовую скатерть.
— Куда! — прикрикнула я, хватая ползущий кубок. — Успокойся, князь, сядь-ка лучше.
Йед сел, схватился за голову волосатыми руками. Я потянулась к кувшину, подлила вина ему и себе, легонько чокнулась с его бокалом.
— Пей, пей, полегчает. Ну, пей, говорю.
Он схватил кубок, словно только и ждал приказа, судорожно отпил. Потом, несмело глянув на меня и увидев мою улыбку, прохрипел:
— Так ты… пришла…
— Пришла, — ну да, не видно, что ли?
— Уже… Так… скоро.
Я хмыкнула, поднесла кубок к губам, пряча замешательство.
— Когда велели, тогда и пришла. Я не выбираю, князь, не в воле моей. А ты не ждал?
Он подскочил, распрямил на миг могучие плечи, взглянул на меня почти с негодованием.
— Да как же такое ждать можно!
— И то верно, — пробормотала я, уже, кажется, понимая, что к чему. Он как будто заметил что-то, развернулся ко мне, в глазах полыхнуло надеждой.
— А может… отсрочить… хоть на годик, хоть на полгодика…
— Побойся бога, князь! Куда уж отсрочивать? Пора.
Он снова сник, снова уронил голову на руки. Я потягивала вино, молча разглядывая Йеда. Только сейчас увидела плеть у пояса и невольно поёжилась.
— Расскажи-ка мне, князь.
Я всегда так говорю — мне интересно. Я их собираю. Судьбы эти, сказки-рассказки. Такого, бывает, нагородят. Потом хохочем с подружками. Особенно здорово, когда они пугаются. Тогда сказки самые интересные.
Йед Аленски вздохнул тяжко, проговорил:
— Да что, сама знаешь… Убил…
Ай ну, скукотища. Спрашиваю уже из чистой вежливости:
— Кого убил?
— Братьев… старших… Я ж меньшой был в семье, и пятеро братьев. Им войско, власть и хоромы, а мне — бык да корова… Ну и…
— Зарезал? — уже опять интересно.
— Зарезал младших… Старшего, Витта, отравил… Он крепкий был, его сталью не убьёшь…
— Чем отравил? Ярью-медянкой?
— Полынью…
— Напрасно, ярь-медянка лучше берёт.
Снова его затрясло, часто-часто. Крупные, как горох, слёзы покатились по круглым небритым щекам.
— Ну, а ещё что?
— Сестрица…
— Сестра? А она что?
