Обратная сторона обмана (Тайные операции Моссад) | страница 41



Пятница, 28 марта 1986 года

Я рано встал и принял душ, пока мои дочки не проснулись. Я хотел разбудить их поцелуем и показать им, как много они для меня значат. Я был в состоянии человека, который знает, что скоро умрет, и смирился с этим.

Меньше чем через час после того, как я прицепил на машину табличку «Продается» и поставил ее на углу напротив дома, зазвонил телефон.

Молодой мужской голос произнес: – Я звоню по поводу машины.

– Что Вы хотите узнать?

– Сколько она стоит?

– Шесть тысяч американских долларов, – сказал я, пытаясь сдерживать смех.

– Могу я ее посмотреть и проехаться на ней для пробы?

– Конечно, когда это Вас устроит? У меня много дел...

– Через двадцать минут.

– Великолепно, встретимся возле машины.

– Меня зовут Боаз, а Вас?

– Виктор, меня зовут Виктор.

– Пока. Я был уверен, что это кто-то из людей Эфраима, который хотел купить машину просто для того, чтобы дать мне денег на полет. Весь этот цирк был затеян потому, что телефоны офицеров Моссад очень часто прослушивались службой внутренней безопасности Моссад. Я знал, что они там тоже будут смеяться над ценой, если они нас подслушивали, но, возможно, решат, что я нашел доверчивого дурачка.

В полдень я уже купил билет и спрятал дома в тайный кармашек моего чемодана сокращенное изложение моего дневника и фотографии почти всех активных оперативных офицеров Моссад. Я должен был быть безукоризнен. Меня не должны были поймать на этом. Фотографии я сохранил после того, как сделал их для коллажа по случаю выпускного праздника нашего офицерского курса. Это должно было быть своеобразной страховкой для меня. Если выяснится, что с Эфраимом что-то не так, или если кто-то когда-либо попытается помешать моей семье приехать ко мне, то Моссад в течение дня потеряет почти всех своих ведущих «полевых» офицеров, да так, что он надолго вынужден будет остановить все свои разведывательные операции.

Эта «взрывчатка» в моем чемодане нанесла бы Моссад более сильный удар, чем все те, которые он испытывал до сих пор.

Мой полет был назначен на полдень в воскресенье, на послезавтра. Белла и я решили сказать об этом детям только утром в день полета. Она должна была оставить их дома, пока не удостоверилась бы, что самолет взлетел. Сведения не должны были просочиться раньше. Многие мои бывшие товарищи жили в том же квартале, и я не был уверен, что кто-то не попытается меня задержать, если сможет.

Воскресенье, 30 марта 1986 года

В аэропорту я вышел из такси. Я провел языком по губам и ощутил вкус духов Беллы, оставшихся на губах после того, как я поцеловал ее в мочку уха. Девочки были печальны, снова видя, что я уезжаю, но для них это ничем не отличалось от моих прежних командировок. Это утешало меня.