Конечно у Баффи. Та пригласила ее на весь уик-энд, до воскресенья.
Сенатор вел себя словно одержимый, но без всякой агрессивности. Она явно поразила его воображение. Вновь поинтересовался, будто забыв, что уже спрашивал, есть ли у нее друг? жених? может, кто-то из тех, кто присутствует на вечеринке? Не тот ли красивый молодой негр из МТИ?
Темно-синяя спортивная рубашка Сенатора, плотно обтягивающая его плечи, взмокла от пота. Легкие полосатые брюки сзади смялись.
От него пахло пивом, одеколоном после бритья, крепким мужским потом. Нельзя сказать, чтобы этот запах раздражал Келли, скорее наоборот. Она улыбалась.
Теперь же она, в ярости рыдая, пыталась объяснить родителям, что она вовсе не испорченная девчонка, вот уж нет. Да, этот мужчина женат, но с женой не живет, кстати, по ее инициативе, она попросила меня уйти, вытолкала взашей, к счастью, дети, их двое, теперь уже взрослые и способны сами оценить ситуацию, Сенатор же наделен необузданной любовью к жизни, к людям, мужчинам и женщинам, ему доставляет удовольствие встречаться с новыми людьми, спорить, у него сохранился вкус к… да просто вкус ко всему.
Стремиться во всем дойти до самой сути. Жить полной жизнью. Ну а как иначе узнать, боже, что ты живой?
Мистер Келлер, кажется, все понял! Иначе, папочка, ты оказался бы большим лицемером.
А вот миссис Келлер была перепугана и взволнована. Видя несчастное лицо матери, Келли, внутренне содрогалась, испытывая жуткое чувство вины, и в то же время прямо-таки заходилась от злости. Мамочка, перестань так трястись надо мной. Матери моих подружек относятся к подобным вещам совершенно спокойно.
Но, Келли, я люблю тебя.
О черт. Не дави на меня.
Я люблю тебя. Я хочу, чтобы тебе никогда, никогда не было больно, Келли, мне хочется уберечь тебя от боли, это для меня главное… можешь не верить мне, но это самое главное… в тот момент, когда мне впервые дали тебя, крохотную, в больнице и сказали, что у меня дочь, я была так счастлива, как никогда прежде или потом. И тогда я поклялась, что никто никогда не обидит мою дочь, не сделает ей больно, как делали мне, я жизнь за нее отдам, клянусь, Господи.
Мама плакала, плакала и Келли, крутя головой, давясь и сплевывая, чувствуя во рту вкус нефти, бензина и нечистот и уже толком не понимая, где находится, почему у нее скрючены позвоночник и обе ноги, она что, перевернулась вверх ногами? – не разбирая, где тут в темноте верх, и ощущая со всех сторон напор черной воды, которая, бурля, поднималась все выше, стремясь залить ее рот и легкие.
