Я понимала… Именно эта переменчивость — источник его неистовой, пульсирующей, словно расщепленный атом атмосферы, излучавшей энергию, питавшую меня когда-то. Мы еще не успели добраться до отеля, а мое сердце уже билось в унисон с огромным грохочущим сердцем Биг Эппла.
Я остановилась в «Черри-отеле» и дождалась, пока в номер доставят багаж, чтобы переодеться и спуститься в ресторан для позднего ужина и вечернего коктейля. Наслаждаться черри-бренди в «Черри-отеле» было моей маленькой традицией, напоминало мне, как я когда-то встречала Рождество в Нью-Йорке.
Сидя в гордом одиночестве, я разглядывала сквозь замерзшие окна Пятую авеню, по которой спешили сквозь снегопад люди, увешанные пакетами с праздничными покупками. Сидя в тепле и уюте, смакуя ароматный напиток, я снова вспомнила о Торе.
Нью-Йорк может быть вечным, но людям свойственно меняться. С той поры, как мы расстались, Тор стал богатым, знаменитым и совсем отшельником, тогда как я превратилась в Бэнкстку. Я гадала, как он мог измениться внешне, может, у него теперь отвислый живот или лысая голова. И что может показаться мне в нем привлекательным после всех этих лет… Я думала о Торе, как ни странно, намного чаще, чем он звонил мне, — а потом и вовсе перестал…
Я рассматривала свое отражение в оконном стекле: длинная, тощая, на лице — одни глаза, рот да торчащие скулы. Да, я по-прежнему выглядела, как он тогда сказал, мальчишкой-подростком, который вприпрыжку собирается отправляться на рыбалку.
Покончив с ужином и коктейлем, я около десяти часов вечера направилась к стойке портье, чтобы взять ключи от номера. Вместе с ключами мне вручили записку:
«Твой любимый ресторан. В полночь».
Подписи не было, но я поняла, от кого она. Скомкав записку, я сунула ее в карман и направилась в номер, собираясь лечь спать.
Моим любимым рестораном в Нью-Йорке было «Художественное кафе», расположенное на противоположном от «Черри-отеля» конце парка.
Как последняя дура, я поддалась желанию прогуляться под холодным снегопадом и пожалела об этом задолго до того, как добрела до середины Центрального парка. С трудом шагая навстречу пронизывающему ветру, засунув руки поглубже в карманы, я старалась укрепить свой дух настойчиво вызываемыми в памяти видениями купающейся в солнечных лучах гавани Сан-Франциско, моего зимнего сада, тех чудесных маленьких яхточек, скользивших по ультрамариновой глади, — и очень скоро поняла, что мне совсем не хочется тащиться на этот званый ужин. Конечно, я отдавала себе отчет в том, что ничего не грозит моей и без того загубленной карьере, беспокоило меня не то, что я собираюсь преступить законы, готовя по сути дела грандиознейшее преступление, и даже не то, что я втянула в свои махинации коллег, заставив их вместе со мною трудиться над бомбой, которая может взорваться у нас в руках. Мое беспокойство в этот приезд в Нью-Йорк было как-то связано с Тором, только я никак не могла понять почему.
