Возвращаюсь из воспоминаний на Виктория-парк и еще крепче прижимаю моего умирающего сына к себе. Сапфир Джонс, Сапфир Джонс, Сапфир Джонс.
Двое моих детей. Один потерян и обретен вновь. Второй все еще потерян.
Белинда, теперь я тебя найду.
Много лет назад, после серии реконструкций было решено, что зоопарк на Бельвью нежизнеспособен. Когда же люди переключились на электронные удовольствия, а потом на перьевые путешествия по Вирту, зоопарку осталось только закрыться. Последнее касание смерти. Главное слово сказали деньги. Владельцы распродали или отпустили всех грустных животных. Закрыли ярмарку, потом гоночный трек, потом концертный зал, танцплощадку, собачьи бега, ресторан, борцовскую арену. Осталось только одиночество: ветер, овевающий высохшую траву, дующий сквозь решетки пустых клеток. На долгие годы Бельвью стал пустырем, украшающим районы-призраки восточного Манчестера, Единственное, что здесь менялось, – окислялся металл и рассыпался ржавчиной, и нищета разъедала остатки надежды. Только проститутки нашли применение этому запущенному пейзажу. Бельвью стал их привычными угодьями.
Но потом появилось отличное сочетание пса и пластика. Появилось интересное предложение, которое прошло утверждение у властей, – и собачьи бега открылись вновь. Каждую среду, пятницу и субботу ночной воздух был напоен звуками и запахами робопсов, вонзающих в землю навазженные когти, загоняющих насмерть какого-нибудь зомби-кролика. После появления Плодородия 10 появлялись на свет еще более странные, причудливые формы. Иногда слишком причудливые, обладатели слишком интересного набора генов, чтобы их игнорировать. Так что снова открылся зоопарк – и его населили детьми «Казановы», неполноценными. Вуайеристы мечтали о нем, предприниматели вкладывали туда деньги. О это возбуждение от вида омерзительного зомби, запертого за решеткой! Новый зоопарк в Бельвью пользовался огромным успехом.
Среда, 3 мая. Ночь. Мы определили время как 10:12 вечера. Псы свободно бегают по освещенному прожекторами стадиону, а зоопарк закрыт на ночь. Клетки наполнены громким сопением. Полуживые твари спят. Кошмарные помеси мертвых женщин и псов, котов, робо и виртов. И чистых. Их зовут монстрами, этих созданий, хотя я знаю, что это неудачное слово. Во мне та же плоть, меня спасает только мой пол. Может, этой ночью проснулся кто-то из этих бедняг. Может, его заинтересовали звуки из близлежащего цветника. Вот его глаза привыкли к мраку, в пространстве прорезались формы цветов. Фигуры двух людей, слившихся в одну фигуру, и падающие на них лепестки. Прожекторы собачьего трека дают тускло-желтые отблески. Ополоумевшие робопсы с шумом мечутся по треку. Пробивается другой звук: тихий шепот, смешанный с жесткими приказами. Может, в твари достаточно человека, чтобы опознать этот звук. Может, за годы, проведенные в клетке, она видела такую картину много раз: проститутка с клиентом. Может, она знает достаточно, чтобы понять, что эти однообразные крики – звуки любви, одного из видов любви, оплаченной любви. А может, это тупая тварь, рожденная с мертвым мозгом, живущая только ради теней и мяса, не понимающая ничего из того, что видит. Может, она тогда просто чихнула, и вокруг юной пары заколыхались цветы, и лепестки падали, как лезвия в ночи…
