Шайна снова пошла воровать и в конце концов попалась. Ее били кнутом и посадили на четыре года, однако через пару лет выпустили по амнистии в честь рождения наследника престола. В тюрьме сокамерницы обучили ее фокусам с фишками (правда, сперва пришлось пережить серию глумлений и издевательств, предназначавшихся каждой новенькой). Вернувшись домой, она попробовала использовать полученные навыки в игре, но была разоблачена и поколочена; впоследствии она уже не пыталась мухлевать, а показывала фокусы именно как фокусы, и этим ей порой удавалось заработать угощение или монетку-другую, но заработок был скудный и нерегулярный — многие в трущобах прошли тюремную школу и не хуже Шайны знали все эти штучки.
Позже в Нойар приехала бродячая труппа с цирковыми и театральными представлениями, и Шайне удалось проникнуть за кулисы — в надежде продемонстрировать свои фокусы и упросить принять ее в труппу.
Ей сказали, однако, что ее фокусы рассчитаны на пару-тройку зрителей, а не на большую аудиторию, и потому не годятся, но если она согласна работать за еду, ее могут взять в качестве прислуги. Шайна была рада вырваться из нойарских трущоб и на таких условиях. Она наблюдала представления из-за кулис, а потом, занимаясь своей работой — стиркой, починкой реквизита и т.п., — пела услышанные куплеты и песни. Тут-то и выяснилось, что у Шайны прекрасный музыкальный слух и красивый голос, на который прежде никто не обращал внимания.
Не всем в труппе это понравилось — кое-кто испугался конкуренции, но одна из артисток прониклась сочувствием к Шайне, помогла ей поставить голос и научила основным приемам игры на гайале.
Однако счастье и в этот раз длилось недолго. После турне по окрестностям труппа прибыла в Лланкеру, где и должен был состояться дебют Шайны. Но выступать на первом представлении ей не доверили — мало ли что может сорваться у новенькой, а впечатление от труппы будет испорчено, — а следующие не состоялись. Артисты не договорились с местными бандитами, заломившими слишком большую мзду за «безопасность» (все-таки не глухомань какая-нибудь, столица провинции!), и ночью балаган подожгли. Один актер погиб, еще несколько получили ожоги, но главное — сгорел реквизит и все имущество труппы, после чего о продолжении турне не могло быть и речи. Пришлось Шайне пешком брести в родной Нойар, где у нее были хоть какие-то знакомые; из огня ей удалось спасти лишь единственное платье из реквизита и гайалу. Но несла она с собой и кое-что более ценное: ее новое умение принесло ей больше пользы, чем все предыдущие. Слух о том, как здорово она играет и поет, быстро распространился по трущобам, и многие их обитатели приходили послушать или зазывали ее к себе. Сперва Шайна пела им то, что запомнила во время путешествия с артистами, а потом, чувствуя необходимость разнообразить репертуар, начала сочинять сама. Поначалу она стеснялась признаваться в этом и вместо «придумала» говорила «вспомнила», но потом поняла, что это глупо. Действительно, когда она обнаружила свои сочинительские способности, ее популярность возросла; теперь к ней обращались с заказами, и сам Йутарь Крюк, один из самых влиятельных трущобных атаманов (а их здесь несколько: воры и нищие делятся по цехам словно ремесленники), взял ее под свое покровительство. Теперь она всегда была сыта и даже могла позволить себе шикануть. Воровать ей больше не приходилось, но, поскольку песни она писала преимущественно о воровской жизни и от первого лица, многие по-прежнему считали ее воровкой. Ее это, впрочем, не смущало: в трущобах вор — это почетное звание, не считая, конечно, тех, кто крадет у своих, но таких здесь и не зовут ворами, для них есть более грубое слово.
