Не знаю, может быть, я унаследовала спокойный нрав по этой части от матери (уж точно не от пирата Лаарена), а может, прав отчим, говоривший, что природа лишь дала аньйо возможность для зачатия в это время — и не более, а до исступления они доводят себя сами. Так или иначе, хотя по мере взросления у меня и стали проявляться сезонные признаки — нутам набухающие губы и все такое, — никакого многократно описанного поэтами «жара» или хотя бы «томления в крови» в этот период я не чувствую. Как, впрочем, и в другие дни. Мои дуры-одноклассницы, конечно, считают, что я лишь корчу из себя недотрогу, а на самом деле мечтаю об обратном, да только на крылатую ни один парень не позарится. Ну да что с них возьмешь, они способны судить о других исключительно по себе.
Доктор Ваайне говорит, что брачные сезоны вообще на женщин влияют слабее — ведь их роль пассивна, у животных самцы дерутся за самку, а не наоборот. Но я думаю, что тут сыграло свою роль то, что я с детства воспитывалась не на романтических сказках, а на серьезных книгах, где никогда не воспевалось любовное помешательство, зато часто демонстрировались его пагубные последствия для целых народов — особенно в старину, когда правила, о которых я уже говорила, еще не были введены повсеместно. Так или иначе, я этому рада и горжусь тем, что способна контролировать себя все тринадцать месяцев в году.
Так вот, школу в очередной раз распустили на каникулы, я сидела дома, размеренный шелест дождя за окном навевал на меня тоску. Отчим говорил, что тоска и скука — удел бездельников, и я честно пыталась следовать его наставлениям, штудируя учебник гантруского (илсудрумским и старокйарохским я к тому времени уже владела совершенно свободно). Однако взгляд то и дело невольно соскальзывал со строчек, и сложные конструкции гантруской грамматики совершенно не задерживались в голове. В конце концов я подперла тяжелую голову руками и уставилась в окно, по которому ползли бесконечные змеи дождя. За этим занятием меня и застал Ллуйор.
— Скучаешь? — осведомился он.
— Что за манера — входить без стука! — ответила я с неприязнью, не меняя позы. К этому времени мы практически не общались — разве что во время совместных тренировок, если драку, пусть даже и учебную, можно называть общением. Ллуйору было уже шестнадцать, он считался совсем взрослым, захаживал в кабак со своими прежними уличными дружками, и даже отчим, не терпевший спиртного, не мог ему этого запретить. Меня он воспринимал как малявку и по возможности это подчеркивал — словно хотел отыграться за то время, когда он, несмотря на два года разницы, смотрел на меня снизу вверх… Я, впрочем, тоже не упускала случая позлорадствовать, если ему доводилось вернуться из кабака с подбитым глазом. Впрочем, такое случалось редко — мало кому, даже по пьянке, хотелось связываться с будущим йартнарским палачом.
