Конечно, внушительные размеры моего тйорла и его горящие в темноте глаза могли произвести впечатление при внезапной встрече на ночной дороге, а уж мои распростертые крылья и подавно. Я счастливо расхохоталась, подняв лицо к рдеющему лику Лла.
После этого я часто возвращалась домой затемно — тем более что близилась осень и дни становились короче. В наши цивилизованные времена городские ворота уже не запирают на ночь; стражники поначалу провожали меня подозрительными взглядами, но затем привыкли.
Мать ворчала по поводу моего позднего возвращения, но я была избавлена от необходимости отвечать, ибо за обе щеки уписывала оставленный мне ужин. А потом я брала лампу, какую-нибудь книгу и шла к себе в комнату. Засыпала я обычно под утро, уронив книгу на постель.
Зимой мне пришлось отказаться от поездок за город. Во-первых, я вообще терпеть не могу холод, а уж ледяной ветер в лицо и подавно. Во-вторых, скачка по снежной целине — не слишком приятное занятие и для тйорла. Кроме того, одежда… С крыльями связано одно неудобство: они слишком велики, чтобы их можно было просунуть в какое-то подобие рукавов или даже специальных вырезов без посторонней помощи. Поэтому мою одежду приходится перекраивать так, чтобы спина оставалась голой от плеч и до середины. Это не считается неприличным, но в нелетние месяцы так просто холодно. Приходится надевать поверх сложенных крыльев плащ или меховую накидку — в куртке я выгляжу попросту горбатой. Но какой бы широкой накидка ни была, крыльям все равно тесно. Попробуйте надеть шубу так, чтобы ваши руки оказались прижатыми к телу, и так ходить. Не слишком удобно? Вот то-то и оно. Поэтому зимой я стараюсь не выходить из дома без необходимости.
Потом, разумеется, вместе с Новым годом пришла весна, пригрело солнце, потянулись с севера птицы и все такое — вы, наверное, как и я, не раз писали обо всем этом в школьных диктантах. Застоявшийся в тйорлене Йарре был рад снова вырваться на свободу, и мы опять скакали по полям и лесам… Через пять дней после моего четырнадцатилетия исполнился год нашей с ним дружбы, и как раз тогда случилось то, что потом перевернуло всю мою жизнь.
В те дни стояла редкостная жара; даже я при всей моей теплолюбивости признавала, что это перебор. Ночью я проснулась на скомканных и влажных от пота простынях, не зная, куда деваться от духоты; в голове со сна ворочались остатки какого-то тягучего бреда.
Я встала с постели, подошла к открытому окну и несколько минут обмахивалась крыльями, но теплый воздух почти не приносил облегчения.
