Игорь пришел, не снимая пальто, заглянул на кухню, увидел мое лицо и заговорил первым:
— Ты уже все знаешь? Вижу — знаешь. Да, я полюбил другую женщину. Наверное, за это нельзя простить. Но я все-таки прошу не держать на меня зла. Молчишь? Ну и правильно. Какие тут могут быть слова.
Он ушел собирать вещи. Я не плакала. Плачут, когда больно. А мертвые не плачут, им не больно. У меня в голове крутилась фраза: жизнь после смерти, жизнь после смерти. Я стояла на краю пропасти, думала — он протянет мне руку, а он подошел и толкнул меня вниз, в жизнь после смерти. Я умерла. Я была живым трупом, с телом, которое поедали злокачественные опухоли, и с сознанием, растоптанным, точно грецкий орех сапогом.
Я и потом не плакала. Действовала, как заводная кукла. Оставался маленький, но крепкий поплавок, держащий меня на поверхности, — дочь, Татьянка. Не умом, не разумом, а каким-то инстинктом я понимала, что обязана идти до последнего, все перенести, только не оставить ее сиротой. В то же время дочь вызывала у меня странное чувство, далеко не материнское. Мне было досадно, что ребенок есть, существует. Не было бы ее, и я бы легко отдалась тому, чего более всего желала: из живого трупа превратиться своей волей в натуральный неживой.
Татьянку я отвезла к. своей маме во Льгов. Сказала, что мне нужно сделать небольшую операцию — так, мелочь, киста. Не хотела волновать маму, она тоже не богатырского здоровья. Вернулась в Москву и легла в клинику. В приемном покое у меня спросили телефоны ближайших родственников. Я дала рабочий телефон мужа. Операция всяко могла кончиться, и уж похоронить меня он не откажется.
Не буду описывать свои ощущения до операции и после — они из того опыта, который лучше не приобретать. Лечащий врач позвонила Игорю, когда меня из реанимации перевели в палату. Он пришел на беседу и только тогда узнал правду. Врач сказала ему, что дело со мной обстоит плохо, потому что я — в глубокой депрессии и не борюсь с болезнью. Наука не может объяснить, но рак часто побеждают те, кто собирает волю в кулак и сражается с недугом. Опустившие руки даже при очень хороших терапевтических результатах, оказываются проигравшими. Я находилась во второй категории. Антидепрессанты — лекарства, которые мне давали, — заменить волю не могли.
Игорь пришел с цветами, фруктами и потешной мягкой игрушкой — розовым крокодилом. Присел на табурет у кровати и заговорил как ни в чем ни бывало. Я отвернулась, на вопросы не отвечала и больше не взглянула на него. Он так и вел три часа беседу сам с собой, а вроде бы со мной.
