Евкрат безмолвствовал не потому, что ему нечего было сказать. Все внутри у него кричало от негодования. Молчать заставлял статер, засунутый под язык. Это было самое надежное место в его положении.
С тех пор как Митридат освободил воинов Никомеда и расплатился за его долги, рыбак не расставался со статером. Для него это был не просто золотой кружок. Это была святыня, подобная тем статуям, которым поклонялись в храмах. Рыбак легче бы отдал отрубить руку, чем лишился статера. Поэтому, когда хижину Евкрата окружили римские легионеры, он сразу положил статер под язык. Он не стал доказывать воинам, что жена больна и дети малы, что в море у берега поставлена сеть, которую некому снять. Его покорность понравилась римлянам, и они ставили «немого»в пример другим крикливым азиатам.
Но в лагере под Кизиком, куда согнали три тысячи вифинцев, «немой» заговорил. При этом он обнаружил красноречие, удивительное для человека его профессии.
Разжимая кулак со статером, Евкрат шептал:
— Смотри, друг! Это изображение моего спасителя, Митридата. Слышал ли ты, чтобы какой-нибудь царь отпускал пленных без выкупа, да еще давал деньги на дорогу?!
Когда Евкрату казалось, что человек колеблется, он добавлял:
— Царь идет с несметными силами. Он сомнет римские легионы, как орех, в своих железных пальцах.
Для упорствующих он находил иные слова:
— На кого ты лаешь, собака! На того, кто хочет освободить тебя и твоих братьев от римских ростовщиков, против друга эллинов (или фригийцев, галатов, пафлагонцев — в зависимости от того, кто был слушателем)?
Наутро, когда Маний Аквилий со своей свитой явился для обучения новобранцев, он обнаружил, что лагерь пуст. Какой-то пафлагонец, вылезший из-под полога шатра, уверял, что царский лазутчик, переодетый рыбаком, предлагал ему, как и всем другим, золото.
В донесении сенату Маний Аквилий писал: «Царь Митридат употребил несметные богатства на подкуп подданных Никомеда, и продажные азиаты последовали за ним. Если не будут присланы легионы, вся Азия окажется в руках злейшего врага римского народа».
К вечеру того же дня о происшедшем узнал Митридат. Бросив все свои дела, он отправился в гавань Гераклеи, где Архелай встречал какой-то корабль.
— У меня хорошие вести, — сказал царь другу. — Если бы ты знал, какие проценты принес мне один статер!
— И у меня недурные вести, — сказал Архелай, выслушав рассказ царя. — Из Рима прибыл человек. Он привез это.
Архелай торжествующе протянул руку. На ладони блестел новенький золотой.
