Бежал, гонимый страхом: маме стало плохо с сердцем, ее забрали в больницу, папа поехал ее провожать. Или папе стало плохо, а мама поехала с ним. Так или иначе, но что-то случилось. Он бежал и молил Бога, чтобы оказалось так, что у них просто отключился телефон. Или родители вышли во двор его встречать…
То, что он увидел, не могло ему нарисовать даже самое жестокое воображение. Лучше бы он никогда не открывал эту дверь. Лучше бы он умер прямо перед ней…
Тонким ручейком кровь стекала в коридор. Он закричал во весь голос, когда увидел этот красный зловещий ручеек. В гостиной лежал отец. Ноги Стаса подгибались, когда он, стараясь не наступить на кровь, прошел в комнату. Отец лежал на полу, неловко подвернув ногу. Рубашка его была растерзана ударами ножа, грудь превратилась в кровавое месиво. Пронзительный вопль вырвался из груди юноши:
– Мама!…
Ее он нашел во второй комнате. На шее Людмилы Алексеевны была отчетливо видна ярко-красная борозда. И еще она была по пояс голой.
Стас зажмурился. Где-то далеко в сознании мелькнула мысль: это кошмарный сон, сейчас он откроет глаза и проснется. Он стоял зажмурившись и не мог открыть глаза. Так простоял, может быть, минуту, а может, и час. Стоял и дрожал всем телом. А потом решился – открыл глаза. И тогда все вокруг завертелось, закружилось в бешеном круговороте, и он рухнул на пол, потеряв сознание.
Когда прибежали соседи, услышавшие его крик, то в первую минуту они решили, что Стас тоже погиб. Но прибывшие врачи констатировали, что мальчик жив, но пребывает в глубокой коме. На нервной почве.
Без сознания Стас пробыл двое суток. Очнувшись, он вспомнил все и сразу. И застонал так громко, так отчаянно, что переполошил медсестер, тут же сбежавшихся на его крики.
Поправился он быстро. Через неделю его уже выписали, посоветовав на прощание по возможности беречь себя. Стас промолчал. Беречь себя уже было не для кого.
Он очень изменился. Стал молчалив. О боли своей не говорил никогда ни с кем. Все жило глубоко в нем. Посторонних он к своей беде не допускал.
Первое, что он сделал, – поменял квартиру на такую же, двухкомнатную, только в другом районе.
Не мог он жить в квартире родителей, где все напоминало о том времени, когда он был так безмятежно счастлив. Это было выше его сил.
Поэтому он так сразу понял состояние дочери Макова. Поэтому и уступил ей свою комнату. Он, как никто, понимал, что сейчас на душе у Любы.
Факультет журналистики отныне был не для него. Он отнес документы на юридический и поступил без проблем. Тогда, пятнадцать лет назад, он надеялся своими силами найти тех, кто в одночасье разрушил его жизнь. Убийц не нашли, и он хотел сам их найти, чего бы это ему ни стоило.
