– Так как ты говоришь, его зовут? – спросил городовой, сидя за низким столиком и покуривая кальян.
– Его зовут Перьят.
– А ты уверен в нем? Никто не говорил тебе ничего дурного об этом дервише? Ведь тебе отвечать перед эмиром!
Нарихам покачал головой. Тогда городовой хлопнул в ладони, и в этот же день, в узкую дверь знахарской кельи втолкнули худого жалкого человечка. Старик дал знак стражникам, чтобы они перестали выкручивать дервишу руки.
– Ты Перьят, не так ли?
Дервиш снял со спины старый плетеный кузов и бережно положил его перед собой.
– Да, о мудрец! – проговорил он, все еще оглядываясь на грозных воинов.
Нарихам отпустил стражников и пригласил дервиша присесть на единственное чистое место в углу своей комнатки. Из маленького оконца шел скупой дневной свет, освещая исхудавшее лицо бродяги.
– Говорят, ты много ходил по свету? – спросил его Нарихам. – Бывал в Туркестане, Сирии, Мазандеране?
– Да, уважаемый, я выбрал жизнь бродяги и ни разу не пожалел об этом!
– Меня не заботит твоя жизнь! Говорят, ты умеешь лечить людей от страха?
Лицо дервиша ожило, и он даже попытался улыбнуться.
– Ах, вот почему я здесь! – произнес он, найдя ответ на все свои догадки.
– Твое искусство требуется великому правителю Шгара! Да не будет он обделен вниманием всесильной Ишнар!
Как только миновала ночь, Нарихам повел дервиша к эмиру. Болезнь владыки, как видно, крепчала, потому что на входе их дважды обыскали, заставив раздеться догола. Хмурые стражники ощупали каждую нитку их одежды, ища оружие или яд.
– Только не смейте открывать эту кубышку! – попросил дервиш, когда в цепких руках воинов оказался маленький кувшин из полой тыквы, оплетенный бечевой. После долгих препирательств, воины вернули ему загадочный сосуд и впустили в покои правителя.
Двух дней не прошло с тех пор, как распрощался лекарь со своим эмиром, но за это время коварная болезнь полностью завладела своей жертвой. Бургун приказал заковать себя в железные доспехи, его голову закрывал тяжелый булатный шлем с чеканкой. Больной бессильно лежал на подушках, он осунулся, глаза налились кровью, а в трясущейся руке блестел кривой меч. Перед ним лежала гора остывшей еды – правитель ни разу не приконсулся к ней, опасаясь быть отравленным. На другом конце зала стоял визирь, разоблаченный до нижнего белья – Бургун хотел удостовериться, что он не пронес с собой оружия.
Нарихам потерял дар речи, увидев столь странную картину. Но первым заговорил сам эмир:
