— А если никто не ответит, старшая сестра? — спросила Ива, наклонив голову набок.
— Тогда завтра ты найдешь другой лист, и я напишу еще одно стихотворение. — Серебряная Снежинка поняла, что улыбается, и от неожиданности рассмеялась. Услышав ее смех. Ива повеселела.
Нет, — подумала Серебряная Снежинка. — Она меня любит, а я не была ей хорошей хозяйкой.
***
На следующий день Серебряная Снежинка написала новое стихотворение; потом еще одно, и еще, и еще.
— Если буду продолжать писать на листьях, — сказала она Иве, — деревья скоро останутся голыми.
Служанка внимательно посмотрела на нее и принужденно рассмеялась. Но проходили дни, и Серебряная Снежинка вынуждена была признать, какое острое разочарование испытывает. Бросать листья с записками через стену — это детская игра. Нелепо была на нее надеяться. И все же.., все же.., слезы жгли глаза, и девушка не могла сделать очередной точный удар кистью. Она отчаянно замигала.
Конечно, и ее отцу в степях было одиноко и изгнание мучило его сильнее боли от ран. Однако он выжил. Все хорошее в ней, думала девушка, от него: она не может подвести его даже в момент слабости. Серебряная Снежинка глубоко вдохнула, чтобы успокоиться, и склонилась к лакированному столику. Нужно нанести новый иероглиф на зеленый лист.
— Госпожа, о госпожа!
Рука не дрогнула; девушка безупречно закончила иероглиф и только тогда подняла голову. Никогда раньше Ива так не говорила; она всегда старалась говорить негромко, как подобает скромной служанке, особенно сейчас, когда они в немилости. Серебряная Снежинка услышала знакомые шаги Ивы на ступеньках павильона. Шаг-подволакивание: сначала ступает здоровая нога, потом хромая.
Но что за еще одни шаги, более тяжелые и размеренные, сопровождают приход служанки?
Улыбка на лице вошедшей в павильон Ивы — несмотря на лето, в павильоне сохраняется зимний холод — такая же яркая, как отражение солнца от зеркала, которое служанка использует для гадания. Быстро, как гасит лампу, Ива погасила улыбку, прикрыла глаза, низко, с трудом поклонилась посетителю, который вслед за ней вошел в павильон.
Это был евнух Ли Лин, который так смело говорил о шунг-ню перед двором. В руке он, как гроздь сирени или веер, держал стопку высохших листьев. И на каждом стихи об одиночестве и тоске, которые она так старательно писала.
Серебряная Снежинка склонилась перед ним, дрожа от вернувшейся глупой и детской надежды. Конечно, он должен заговорить первым. Если он этого не сделает, тогда она сможет что-то сказать, если вообще обретет дар речи.
