Этот спор шел уже несколько дней, и Ясенка поняла, что Оберн все так же против этой поездки, как и тогда, когда она впервые заговорила об этом неделю назад.
— Это ни к чему, — снова отвечал он. — Просто у тебя в голове каша, как и у всех женщин, что носят первого ребенка. Я пришлю Дагдью поговорить с тобой.
— Я говорила с Дагдьей, и даже ей пришлось согласиться, что тут она ничем помочь не может, что она с таким не встречалась. Я хочу поехать в Трясину. Я хочу к Зазар. Она мне почти как мать, и в такое время… — Ясенка крепко сжала губы. У Оберна на лице было то самое непроницаемое выражение, которое означало, что дальше говорить с ним бесполезно. В голове у нее начал созревать некий план.
— Ладно, — сказала она. — Я еще раз поговорю с Дагдьей, хотя не думаю, чтобы из этого что-то вышло.
— Женщины рожают с начала мира, — сказал Оберн. — И даже если этот ребенок твой, он ничем другим от остальных не отличается.
Она заметила, что он не сказал «наш», но не стала заострять на этом внимания. Хотя он и любил ее — а она была уверена, что на свой лад он ее любит, — он был Морским Бродягой. И теперь, когда он снова очутился среди своих, вполне естественно, что он и вел себя как они.
Четыре месяца прошло с тех пор, как она понесла, но в животе у нее был холод, хотя там должно было быть тепло, а сейчас ребенку уже пора бы и шевелиться… Но Ясенка ощущала лишь тупую тяжесть. А еще она чувствовала странное недомогание, которого не бывает, как она знала, у беременных. Она почти не испытывала утренней тошноты, от которой страдало столько женщин. Тем не менее у нее не было ни аппетита, ни бодрости. Когда она как-то раз взяла маленькую рубашечку, которую шила для будущего младенца, у нее вдруг пропало желание работать. Она хотела только лечь в постель, ни о чем не думать, ни к чему не готовиться, умереть…
Нет! Если об этом думать, так оно и выйдет.
Поначалу Ясенка не слишком обрадовалась тому, что у нее будет ребенок, но потом ее настроение изменилось. Новая жизнь и дитя наверняка сделают их с Оберном ближе. И ей будет чем заняться, не думать о том, кого она поклялась забыть.
Ясенка старалась сдержать свою клятву. Но Горин по-прежнему являлся к ней в снах, хотя уже не улыбался, скорее на его лице отражались тяжкие заботы. Иногда он говорил, но слова звучали неразборчиво, понять их было трудно… и все же Ясенка понимала: Горин полагал, что ей нужна помощь, которой даже он дать не может.
Неужто и она сама вот так же приходит к нему во сне? Но как же еще он мог узнать, что с ней не все в порядке?
