Питер Сивуха просыпается от громких криков. Он бросается к окну, даже не сняв ночной колпак. Дом сотрясается так, что со стен сыплется штукатурка. Пылинки пляшут в косых лучах солнца.
– Господи Боже, спаси меня!
Охваченный паникой, он лихорадочно роется в сундуке у себя в кабинете, но там нет ни оружия, ни денег на подкуп – только толстая пачка картинок весьма непотребного свойства. Даже не взглянув на прощание на изображения своей невесты (приобретенные у бродячих торговцев), он пихает их в печку. Так его и находят – с голым задом, склонившимся перед топкой, где еле тлеет огонь. Он брыкается и истошно вопит, но его хватают под белы ручки и выводят во двор.
А другая толпа, числом в несколько сотен, осаждает тем временем дом ван Тошнилы. Сразу же осознав всю серьезность своего незавидного положения, престарелый купец времени даром не тратит. Схватив золото и драгоценности, он поднимает ковер, под которым скрыт люк. Этот потайной ход открывается весьма хитроумным приспособлением: чтобы его открыть, надо дернуть за член мраморного херувима. Но едва он берется за эту штуковину, толпа разъяренных мстителей врывается в комнату и застает почтенного торговца в такой интересной позе. Купец даже не успевает крикнуть. Но, вкусив первой крови, толпа жаждет еще: даже ни в чем не повинные поварята и слуги падают жертвами ее неуемной ярости. Дом ван Тошнилы разграблен: не осталось ни золота, ни дорогой итальянской мебели, ни роскошных ковров – все забрали мятежники в качестве компенсации.
В доме Питера Сивухи поживиться особенно нечем. Он жил экономно и скромно; из слуг была только кухарка – старая карга, которая умерла от испуга, прежде чем к ней подступились с намерениями позабавиться всласть. Так что ярость толпы переключилась на книги. Никчемные горы бумаги: бесценные рукописи просветительского содержания, первые издания с авторскими исправлениями, редкие книги из Константинополя – все было разорвано в клочья. Несколько книг толпа унесла с собой, решив, что им можно найти применение. «Этика» Аристотеля, например, пошла на растопку, Эпикур пригодился, чтобы им подтираться, а Платон – яблоки заворачивать.
Я употребила здесь время прошедшее, потому что все быстро закончилось – буквально за считанные секунды Питера Сивуху и деда Белкулы выволокли на улицу и повесили на ветвях дуба. Так они и висели, стукаясь головами и таращась друг на друга мертвыми выпученными глазами. Потом налетел сильный ветер, и выпуклое брюхо Освольта врезалось во впалый живот Питера. Трупы как будто дрались, выясняя, кто виноват больше, а толпа, учинившая самосуд, завороженно наблюдала за ними.
