И
такая дочь. Как
интересно. Он щелкает пальцами, призывая рабов, чтобы те убрали со стола. Советники поднимаются и выходят. Канцлер берет Колпачка под локоток и очень настойчиво сопровождает его в уютную, даже можно сказать, роскошную тюрьму – оставив Белкулу одну с Коммодусом.
Присвистывая ноздрями и как-то странно согнувшись в поясе, Король-Философ излагает свою доктрину индифферентной Белкуле, олицетворяющей в данном случае безучастную ко всему Красоту:
– Материя, сиречь начало телесное, моя дорогая, есть корень всех зол. (А в смысле телесном природа вас не обделила.) Для людей моего склада основное стремление в жизни – избегать интересов житейских и низменных и упражнять ум в созерцании. (Не хотите примерить этот комплект кружевного белья? Я сам придумал фасон.) Путем очищения… – Он отдувается и таращит глаза, сосредоточенно шаря рукой под своей горностаевой мантией. – …путем очищения человек достигает… во всяком случае, приближается к достижению… высот Божественного Разума И ЭКСТАТИЧЕСКОГО… СОЮЗА…С СОБО-О-ОЙ!
Белкула смотрит на маленького человечка, который истово мастурбирует у ее ног. Он стонет и хрюкает, а она размышляет о том, куда подевался Колпачок. Надо его разыскать. Она встает и выходит из зала, и как только она выходит, в зал устремляется целое стадо подхалимов-придворных. Они знают свой долг перед своим королем; но, к несчастью, они не настолько тупы, чтобы не признать рукоблуда, когда таковой попадется им на глаза. В общем, скандал приключился нешуточный. Возмущенные крики несутся по коридорам вдогонку Белкуле. И вот, наконец, она слышит пронзительный визг своего слабосильного друга и спутника, находит темницу, где его заперли, и вызволяет его оттуда.
– Это какой-то дурдом, – объявляет Колпачок, когда они с Белкулой, рука об руку, покидают дворец, и роскошные парки на подступах ко дворцу, и торфяные болота, и потайную песчаную бухту, куда надо спускаться по лестнице, вырубленной в скале. – На Далборг? – выдыхает Колпачок между двумя гребками на краденых веслах на краденой лодке.
– На Далборг, к маме! Видите? Что я вам говорила?!
Конец третьей книги
О Далборгском аббатстве и материнской любви
Хмуря брови, строгая аббатиса Хильдегард пристально изучает новую соискательницу. Ее кое-что беспокоит в этой девушке. Слишком много в ее глазах жадности, сладострастия – может ли такое быть? – порушенной добродетели. Немота, разумеется, не порок, но она намекает на тайные мысли, сокрытые в молчании.
