] даже самый последний дурень может стать королем. А наша малышка, надо сказать, не была обделена достоинствами; смышленая, ловка и проворная, она во многом превосходила своих сотоварищей из свинячьего племени и оставляла свои экскременты везде где хотела. По силе телесной (пусть и не сравнимой с кабаньей мощью) она превышала все нормы, установленные природой для дщерей человеческих, и была истинным Геркулесом среди «слабого пола».
Но об этих достоинствах и о той пользе, каковую она извлекла из них позже, – о том речь пойдет в свое время. Сейчас же мы перенесемся вперед во времени (опустив девять месяцев) – в тот знаменательный день, когда барон Энгерранд де Оорлогспад затеял охоту. Во дни мира воинственный аристократ не пренебрегал тренировками своего жеребца, дабы тот был в надлежащей форме, если вдруг грянет война, каковую барон почитал делом для благородного мужа весьма подходящим и к тому же доходным. Итак, Энгерранд де Оорлогспад выехал на охоту. Бока его жеребца покрывала попона из алой с золотом парчи. В таких же алых камзолах, отделанных золотой парчой, были и слуги барона, которые прочесывали кустарник в поисках свирепого зверя и в ожидании хозяйских милостей.
В тот день кабаниха со своим выводком мирно дремала в папоротнике, как вдруг почуяла запах гончих. Внезапно лес наполнился ревом охотничьих рожков, и дитя, воспитанное кабанами, в страхе зарылось в шерсть своей мамки-кормилицы. Свора гончих уже приближалась. Спрятаться было негде, да и как спрячешь звериный запах от чутких собачьих носов?! Кабаниха обезумела от лая и рева рожков, но когда псы приблизились к месту, где она затаилась со своими детенышами, она вырвалась из укрытия. Увидев добычу, охотники радостно завопили, кони же забеспокоились и едва ли не сбились с шага. Псы попытались вцепиться кабанихе в горло, но та стряхнула их с себя, как репей. Лучники натянули луки. Стрелы посыпались градом: двадцать девять – впустую, но тридцатая сделала свое дело. Раненная в живот, кабаниха почувствовала, как ее задние лапы дернулись и забились; она вслепую рванулась сквозь заросли, но боль неотступно следовала за ней по пятам.
Почти час кабаниха бежала по лесу, замирала на месте и снова бежала: вся утыкана стрелами, морда в крови. И вот бежать больше некуда – два поваленных дерева перекрывают дорогу. Человек в красном камзоле замахивается мечом. Вспышка света, словно кусочек солнца, и горячее лезвие входит в бок. Сердце кабанихи, которое билось прежде, как молот о наковальню, содрогается и замирает; пена капает с морды; глаза наполняются мутной грязью, Звериной Смертью.
