», охватывавшей Грузию и Украину. Не дожидаясь разрешения Министерства финансов, Смайли извлек из пенсионного небытия некоего Роя Бланда – дородного, пышущего здоровьем мужчину, бывшего марксиста-диалектика, который когда-то был рядовым агентом, а потом куратором этой агентурной сети. Он передал под команду Бланда, сильно пострадавшего во время «краха», двух людей из службы охраны – «цепных псов», специалистов по России – де Силски и Каспара, которые тоже были «законсервированы» и которым тоже в свое время покровительствовал Билл Хейдон. Транспортный самолет Королевских ВВС был наготове, когда пришло донесение, что лодка обстреляна при выходе из залива, а двое агентов убиты. Операция по тайной эвакуации провалилась, сообщили Кузены. Чтобы выразить свое сочувствие, Мартелло лично сообщил об этом Смайли по телефону. Он был по-своему добрым человеком и, как и Смайли, принадлежал к людям старой школы. Была ночь, шел проливной дождь.
«Не принимай все слишком близко к сердцу, Джордж, – посоветовал он тоном доброго дядюшки. – Ты слышишь? Есть рядовые агенты, а есть руководители, место которых – в кабинете, за письменным столом. И мы с тобой должны сохранять эту дистанцию. Иначе сойдем с ума. Мы не можем впадать в отчаяние из-за каждого агента. Такова уж „генеральская доля“. Не забивай об этом».
Питер Гиллем, который во время этого телефонного разговора стоял рядом со Смайли, впоследствии клятвенно заверял, что Смайли никак особенно на сообщение не прореагировал, а уж Гиллем-то знал Смайли. Однако десять минут спустя обнаружилось, что тот ушел, и никто не заметил, как это произошло, просто его необъятный плащ исчез с гвоздя, на котором обычно висел. Джордж, насквозь промокший, вернулся, когда уже рассвело, а плащ по-прежнему был переброшен у него через руку. Переодевшись, он снова вернулся к письменному столу, но когда Гиллем, хоть его и не просили, на цыпочках подошел и принес чаю, он, к своему величайшему смущению, обнаружил, что начальник сидит за столом в неестественно-напряженной позе, перед ним старый томик немецкой поэзии; руки со сжатыми кулаками лежат по обе стороны от книги, а сам он молча плачет.
Бланд, Каспар и де Силски умоляли, чтобы их снова взяли в Цирк. Они ссылались на пример с малышом Тоби Эстерхейзи – венгром, которому каким-то образом разрешили вернуться, – и требовали, чтобы к ним отнеслись так же, – но безуспешно. От их услуг отказались, и больше о них никто и никогда не слышал. Одна несправедливость порождает другую. Хотя репутация «ветеранов» была подмочена, они могли бы еще пригодиться. Но Смайли об этом и слышать не хотел – ни тогда, ни потом; никогда. Именно в те дни они пережили самую низшую точку кризиса – первый период сразу же после «краха». Тогда и в самом Цирке, и вне его многие всерьез считали, что они стали свидетелями того, как перестало биться сердце британских секретных служб: они отдали Богу душу.
