Балоун (песня его потрясла, и он, положив голову на скрещенные руки, начинает всхлипывать). Боже, боже! До чего меня доведет мое обжорство? Со мной нужно что-то сделать, иначе я пропал. Я не в силах больше быть хорошим чехом на голодный желудок.
Швейк. Если бы ты поклялся девой Марией, что ты никогда, ни из-за какой жратвы не вступишь в легион, ты бы слово сдержал. (Обращаясь к Копецкой.) Он очень набожный. Но поклянешься ли ты? Конечно, нет.
Балоун. Вхолостую я не могу клясться - это совсем не так просто.
Копецка. Это - позор! Ведь вы же взрослый человек.
Балоун. Взрослый, но слабый.
Швейк. Если бы мы могли сунуть тебе тарелку жареной свинины - дескать, жри, ничтожество, но поклянись, что ты останешься хорошим чехом, - ты б наверняка поклялся, настолько-то уж я тебя знаю. Но, конечно, так, чтобы тарелку придерживать и сейчас же отнять, если ты не будешь клясться, - вот это бы на тебя подействовало.
Балоун. Это верно. Но только чтобы потом свинина была моей.
Швейк. И для того чтобы ты сдержал клятву, ты должен стать на колени перед всем народом и возложить руки на Библию - так, что ли?
Балоун утвердительно кивает.
Копецка. Не попробовать ли помочь вам? (Возвращается к молодому Прохазке.)
Молодой Прохазка. Стоит мне только услышать, как вы поете, и я уж сам не свой.
Копецка (рассеянно). Почему?
Молодой Прохазка. Любовь.
Копецка. А откуда вы знаете, что это любовь, а не просто блажь?
Молодой Прохазка. Знаю! Вчера вы у меня из головы не выходили, и я завернул одной покупательнице вместо шницеля ее же собственную сумку и получил за это нагоняй от отца. А по утрам у меня болит голова. Это любовь.
Копецка. А много ли у вас, спрашивается, этой самой любви?
Молодой Прохазка. Я что-то вас не понимаю.
Копецка. Я спрашиваю, на много ли хватит вашей любви? Может, как уже бывало, на один раз, высморкаться - и все.
Молодой Прохазка. Пани Анна, не терзайте мое сердце такими злыми упреками. Моей любви хватит на все, только бы вы ответили на нее взаимностью. А этого-то как раз и нет.
Копецка. Меня интересует, хватит ли ее, например, на два фунта вырезки.
Молодой Прохазка. Анна! Как вы можете в такой момент говорить о таких грубых материальных вещах!
Копецка (отвернувшись и считая бутылки). Ну видите, для вас это уже слишком много.
Молодой Прохазка (пожимая плечами). Я вас опять не понимаю. Уж больно туманно вы говорите.
Балоун. Моя прожорливость не с этой войны началась, это застарелая болезнь. Из-за нее моя сестра, у которой я в ту пору жил, ходила с детьми в Клокоты в престольный праздник. Но даже и это не помогло. Сестра с детьми возвратилась с праздника и принялась считать кур. Одной или двух она недосчиталась. Но тут я ничем не мог ей помочь, я знал, конечно, что куриные яйца вещь в хозяйстве необходимая, но стоило мне только выйти из дому, увидеть курицу, как я мгновенно ощущал в желудке бездну, и через час мое душевное равновесие восстанавливалось, а курице - аминь! Видимо, мне уже ничем нельзя помочь.
