Сердце мое дрогнуло. Его глаза глядели прямо на меня. Я вдруг почувствовал такую слабость в животе и в коленях, что опустился на четвереньки. Дракон приоткрыл пасть. Из нее вырвались языки пламени.
А, Грендель! — сказал он. — Ты пришел. — Голосего был страшен. Не раскатистый рев, как можно было ожидать, но голос, который мог бы принадлежать глубокому старику. Громче, конечно, но ненамного.
Мы ждали тебя, — сказал он. И нервно хихикнул, точно скупец, застигнутый врасплох при подсчетах. Тяжелые веки прикрывали его глаза, испещренные сетью тонких прожилок и окруженные множеством морщин, как у старого любителя хмельного меда. — Будь добр, отойди в сторонку, мой мальчик, — сказал он. — Я иногда кашляю, а это весьма небезопасно на близком расстоянии.
Его высокие мертвенные веки сморщились еще больше, и уголки рта взметнулись вверх, когда он коварно засмеялся, почти не скрывая угрозы. Я поспешно отскочил в сторону.
— Славный мальчик, — сказал он. Склонил голову набок и приблизил ко мне один глаз. — Умный мальчик!Хи-хи-хи!
Он поднял морщинистую лапу с когтями в рост человека и занес над моей головой, будто собираясь раздавить меня, но потом легко опустил и только — раз, два, три — потрепал меня по голове.
— Ну, говори, мой мальчик, — произнес он. — Скажи: «Здравствуйте, господин Дракон!» — И захохотал.
Комок застрял у меня в горле, я попытался вздохнуть и заговорить, но не смог.
Дракон улыбнулся своими отвратно мерзкими губами. Мягкие и потрескавшиеся, они, как у старого пса, едва прикрывали зубы.
— Теперь ты знаешь, что они чувствуют, когда видят тебя, а? От страха готовы наложить в штаны!
Хи-хи! — Он вздрогнул, будто от неприятной мысли, потом помрачнел, — Не знал, да?
Я покачал головой.
— Ладно, — сказал он. — Кстати, стоишь-то ты на довольно ценных камешках. Фурункулах, геморроях, дубинах, слюнках, их-хе-хе… Так.
Он покрутил головой, будто тесный металлический воротник жал его шелушащуюся шею, и придал себе серьезное, как ему казалось, выражение, точно старый пьяница, который делает трезвое лицо перед судом. Затем, как бы непроизвольно, он снова захихикал. Это было отвратительно, отвратительно! Непристойно! Он не мог остановиться. Он хохотал так сильно, что блестящая слеза, как огромный алмаз, скатилась по его щеке. Но все равно не мог остановиться. Он поднял когтистую лапу и ткнул ею в меня. Откинув голову назад, он смеялся, выдувая пламя из пасти и ноздрей. Он попытался что-то сказать, но зашелся смехом пуще прежнего. Потом завалился набок, вытянув для равновесия огромное сморщенное крыло, одной лапой прикрыл глаза, а другой по-прежнему показывал на меня, сотрясаясь от раскатов хохота и взбрыкивая задними лапами. Я сразу рассердился, хотя показать этого не осмелился.
