— Ну пошли же, Эд. О чем ты задумался? — В ее голосе звучала издевка. — Да не забивайся на край сиденья: не бойся меня! Если мужчина изображает из себя злодея, эдакого погубителя маленьких девочек, демонстративно кладущего ключ от квартиры к себе в карман, да еще с этим жутким выражением на лице типа «теперь ты в моей власти, детка», то он не станет вжиматься в дверцу.
Да, тут было что-то не то. Я посмотрел в эти искрящиеся озорные глаза, на эти полураскрытые малиновые губы, на этот смеющийся рот и заметил кроме этого что-то еще — какое-то скрытое волнение, затаившееся в глубине глаз. Не страх, нет, а какое-то беспокойство, нечто подобное тому отчаянию, какое, как мне кажется, ощущает преступник, которого ведут на электрический стул.
Позади нас пристроилась машина, осветив фарами наше заднее стекло.
— До чего же он славный, мой папочка. Все-то ему до лампочки! — насмешливо проговорила она.
При этих словах я поцеловал ее. Ее ответный поцелуй был продолжительным и трепещущим, но не страстным. Это был, скорее, поцелуй ребенка, который боится остаться один в темноте, хотя чувствовалась в нем также и опытность зрелой женщины.
Она свернула на обочину и быстрым движением руки крутанула руль. Машина, ехавшая за нами, тоже остановилась, и на водительском месте я мельком заметил огромную фигуру, неподвижной, инертной массой расплывшуюся на сиденье, в то время как длинные, беспокойные руки цепко обхватили рулевое колесо. Машиной управлял человекообразный осьминог, я узнал его, хотя он и не поворачивал головы.
— Ну, началось! — воскликнула девушка, проведя по губам тыльной стороной ладони. — Мой папочка, которому обычно все до лампочки, наконец-то ожил.
Я рассмеялся. Передо мной было не невинное дитя, ставшее жертвой заговора, а вполне современная девица, обладающая живым, подвижным умом и знанием жизни, которая обдуманно, со знанием дела, вступает в игру с огнем, пытаясь вовлечь Эда Дженкинса в опасную для жизни ситуацию. Что ж, пусть попробует, не буду ей мешать.
Она свернула на обочину и остановила машину:
— Эд, ты, может быть, первоклассный мошенник, но целоваться совсем не умеешь. В этом деле ты полный осел. Если описать, как ты целуешься, получится целый трактат. Ну иди ко мне. Мамочка преподаст тебе урок.
Минут пять спустя она снова завела машину.
— Нет, какой же все-таки чудак мой папаша! — сказала она, обращаясь то ли к себе, то ли ко мне.
Рядом снова послышалось гудение мотора, и огромный автомобиль с человекообразным осьминогом за рулем прошмыгнул мимо нас. Я не сомневался, что на этот раз она узнала его. Рот ее слегка дернулся, и, хотя она не повернула головы, глаза ее были устремлены вслед проезжавшей машине.
