- Напротив, господин капитан, я договорился с ним о новой встрече на завтра.
Капитан фон Люрхов не удержался, чтобы не преподнести эту важную новость лично подполковнику Хагебергу, несмотря на то, а может быть, как раз именно потому, что тот был ему глубоко антипатичен. Излюбленные высокопарные рассуждения подполковника никак не вязались с его мелкобуржуазным происхождением и еще меньше, как находил капитан, с его служебной деятельностью. Итак, в Зеебрюгге проник агент французского генерального штаба. Надменный плебей сделает большие глаза и разбушуется: фон Люрхов заранее позлорадствовал.
Однако подполковник Хагеберг не удивился и не разбушевался, а встретил это сообщение в высшей степени сдержанно. Он потер свои широкие, мясистые руки с чванливо поблескивающими перстнями на пальцах и сказал:
- Итак, патер чист.
- Я это знал и раньше, - раздраженно сказал капитан.
- Вы - да, - возразил подполковник. - Я - нет!
- Прикажете взять французского агента? - спросил капитан.
- Нет необходимости!
- А-а, понимаю, - выдавил фон Люрхов и показался себе вдруг маленьким и ничтожным, признавшись, что недооценил подполковника. Пристально, почти с изумлением, смотрел он на небольшого, крепко сбитого человека с красным затылком и двумя шрамами на жирном, вульгарном лице.
...Патера Бракеля часто приглашали в казино: служитель культа мастерски играл в скат, не чурался при этом доброго французского вина, был гораздо охоч до неистощимым потоком льющихся, густо сдобренных непристойностями солдатских анекдотов.
С того времени капитан фон Люрхов, аристократ с кайзеровским пробором, плешивый подполковник Хагеберг и патер в сутане и с тонзурой сделались постоянными партнерами в скат. Одиночество и скука примиряют. Аристократ капитан не мог избежать плебея подполковника, и ему не оставалось ничего другого, как подчиниться неизбежному.
Вокруг этих трех столь разных игроков в казино постоянно собирались надоедливые болельщики, державшие, однако, языки за зубами, ибо с обоими офицерами шутки были плохи, тем более что игра шла на деньги и малейший проигрыш раздражал толстого подполковника самым ужасным образом. Был он, как определил для себя капитан, алчен и скуп, как истинно копеечная торгашеская душа. Когда подполковнику шла хорошая карта, его толстое лицо самодовольно сияло и он возбужденно пыхтел своей неизменной сигарой. Несколько таких же, про запас, всегда торчало из верхнего кармана его кителя, который подполковник обычно оставлял на вешалке.
