Штурмовики идут на цель | страница 61
Но важно не это.
Главное в том, что я не ошибся.
Остаток ночи мы просидели с Галей в пустом темном классе школы, находившейся рядом со штабом. Но осенью, когда мы уйдем еще дальше на запад, сюда опять придут ребятишки, и строгие учителя развесят по стенам чудом уцелевшие в годы войны карты и портреты.
А пока тут тихо. Пусто и печально. В разбитые окна тянет ночной прохладой, свет молодого месяца, проникая в класс, слабо освещает классную доску.
На доске – слова, ставшие уже крылатыми: «Наше дело правое, мы победим». А пониже – еще три слова: «Бей фашистскую гадину!» – и горящий немецкий самолет…
Мы сидели за передней партой, тихие и смирные, как первоклассники. Разговаривали вполголоса, роняя слова редко и задумчиво. Было как-то грустно, потому что и мне, и Гале невольно вспомнилось время детства, до которого теперь было далеко-далеко. Ведь годы юности и все то хорошее, что обычно бывает связано с ними, прошли еще до войны…
Вернувшись в свою землянку, не раздеваясь, я прилег на неразобранную постель, но заснуть не смог. В памяти, словно в замедленной съемке, прошел весь этот день; вылет, штурмовка батарей, дикий огонь зениток, атаки «мессершмиттов».
Почему меня сбили?
Я заново переживаю бесконечные минуты полета по прямой, когда нельзя было ни маневрировать, ни менять скорость. Перед глазами сквозь прикрытые веки вспыхивают и гаснут разрывы зенитных снарядов, проносятся хищные силуэты вражеских истребителей. Да, почему меня сбили?
Постепенно мысли обретают ясность, и я прихожу к выводу: так летать больше нельзя. Нужно прикрытие истребителями или… Или нужно коренным образом менять технику фотографирования! Но как? Нерешенная задача!..
На другой же день я направился со своими думами к командиру эскадрильи. Капитан Буданов внимательно выслушал мой доклад и спокойно сказал;
– А я что могу сделать, Гареев? Приказали – надо выполнять.
Я давно заметил, что он никогда не возражал начальству, но не повышал голоса и на подчиненных. Капитан всегда был ровен, невозмутим, удивительно спокоен и сдержан. Приказы выполнял не рассуждая, добросовестно и точно. Этого же он требовал и от подчиненных.
И все-таки я рассчитывал на его поддержку.
– Значит, так и будут сбивать каждый день? – спросил я напрямик.
– Война, Гареев, война, – невозмутимо ответил комэск. – А на войне, сам знаешь, не без потерь…
Его спокойствие начинало меня раздражать. На миг мне показалось, что это скорее всего даже не спокойствие, а что-то вроде равнодушия.