Похоже, данная тональность беседы несколько отрезвила Руни, и он вспомнил, что перед ним всего лишь пацан. И тогда он вернулся обратно к своему подъемнику; но каждый раз проводя лошадь мимо платформы, ирландец то и дело бросал злобный взгляд на работавшего там мальчишку.
Справедливости ради должен сказать, что красноречие пацана распространялось не только на нас с Руни. Иногда он выглядывал из-за угла пресса и интересовался у другого погонщика, кого он поставил себе в упряжку: отловленных в прерии зайцев или просто слабосильных осликов, доводя бедолагу до белого каления, отчего тот все чаще принимался щелкать на лошадей кнутом.
И при всем при том этот сопляк ещё умудрялся перегибаться через край своей платформы и отпустить пару-тройку любезностей в адрес обвязчика тюков, издевательски интересуясь, уж часом не заигрался ли он там в кости, и не надорвется ли он от такого усердия, и вообще, не рановато ли он отцепился от маменькиной юбки.
Незамеченными им не остались даже возницы, правившие громоздкими конными граблями, и его пронзительный голосок разносился далеко, прорываясь сквозь лязг пресса и перекрывая крики и брань других работников.
Немного погодя он перестал донимать меня. Наверное, просто понял, что вывести меня из себя не так уж просто. Мне же было просто интересно наблюдать за его тактикой, и поэтому я и не думал злиться. Было совершенно очевидно, что он нарочно доводил и подначивал нас, взрослых мужиков. Он хотел таким образом подогнать нас, заставив работать поживей, и в какой-то мере ему это удавалось.
Также мне было до ужаса интересно поглядеть, как долго он протянет. Сохранить столь бешенный темп до полудня ему не удастся, в этом я был абсолютно уверен. Бесспорно, Чип знал все о технологии загрузки пресса и умел виртуозно орудовать вилами — а это целое искусство — однако несмотря на то, что мальчишка был так ловок, самоуверен и силен не по годам, он попросту физически не сможет продержаться так долго, стоя на жаре в густом облаке летящей пыли — сорок градусов в тени, и одному Богу известно, до какой отметки мог бы доползти столбик термометра на солнцепеке, где ему приходилось работать — и запихивая в камеру приемника бесконечные тонны сена.
Мы отработали с четырех до шести. Затем был сделан перерыв на завтрак. За завтраком мальчишка был очень весел, он радостно щебетал, подобно раннему жаворонку, и ещё успевал отпускать шуточки в наш адрес; в десять часов наступило время второго завтрака, состоявшего из вареного чернослива, хлеба и кофе. Пацан был по-прежнему довольно бодр, но, похоже, его веселость пошла на убыль. Он не стал спускаться со своей платформы, а просто насмешливо проговорил оттуда:
