Натэниел в буквальном смысле вполз в ее образ, который все еще витал на уровне моей груди. И он первый сказал:
— У этого нет запаха.
— Оно не настоящее, — ответила я.
Голос Калеба прозвучал на грани рычания такого низкого, что почти больно было ушам.
— Я это чувствую. Какая-то большая кошка, как пард, но не пард.
— А запах ты чуешь? — спросил Джейсон.
Калеб понюхал воздух вдоль моего тела. В другое время я бы заметила ему, чтобы не лез слишком близко к грудям, но не сейчас. Он был таким серьезным, каким я его еще не видела, и нюхал воздух вдоль груди, почти сталкиваясь лицом с мордой этого создания зла. Потом он остановился, глядя в эти желтые глаза почти в упор, и зашипел, как любой испуганный кот.
— Я не чую, но вижу.
— Видеть еще не значит верить, — сказала я.
— Что это такое? — спросил он.
— Парапсихическая проекция, посыл, — объяснила я. — Вампир не может пробиться мимо креста, так что она попыталась сделать это в другой форме, но этот кот не путешествует так хорошо, как... она, чем бы она ни была. — Я поглядела в желтые глаза и увидела рычащую на меня огромную пасть. — Ты не пахнешь, ты не настоящая, ты только дурной сон, а у снов нет власти, кроме той, что ты сам им даешь. Я тебе не дам ничего. Вернись туда, откуда ты пришла, вернись во тьму.
И вдруг я увидела темную комнату — не угольно-черную, но будто освещенную отраженными откуда-то бликами света. В ней стояла кровать под черным шелковым покрывалом, а под ним лежал силуэт. Комната была странной формы — не квадрат, не круг, почти шестиугольник. И были в ней окна, но я знала, что они не выходят в мир. Они выходили во тьму, не рассветающую никогда, неизменную.
Меня тянуло к этой кровати, тянуло, как бывает только в кошмарах. Я не хотела смотреть, но не могла не смотреть, не хотела видеть и не могла не видеть.
Я протянула руку к сияющему черному шелку — я знала, что это шелк, потому что так он отражал свет снизу, далеко снизу из-под окон. Свет играл, и я знала, что это свет пламени. Ничего электрического никогда не касалось этой тьмы.
Мои пальцы задели шелк, и тело под простыней шевельнулось во сне, как шевелится спящий, когда видит сон, но не просыпается. В этот миг я знала, что я для нее тоже сон и на самом деле не могу стоять в ее внутреннем святилище, что как бы ни было это все реально и живо, я не могу послать себя к ней, и потянула простыню. Сны так не поступают. Но еще я знала, что все, что она сделала со мной сегодня, было сделано во сне, который длится и длится, длится так долго, что другие ее иногда считают мертвой, надеются, что она мертва, боятся, что она мертва, молятся, чтобы она оказалась мертва, если у них еще осталась смелость молиться. Кому могут молиться лишенные души?
