— А кто это?
— Мой водитель на сегодня.
— Водитель? Ну-ну. Выходим в люди.
Я посмотрела на него без улыбки:
— Дольф знал, что я сегодня паршиво себя чувствую и не могу вести машину. Он мне разрешил привезти с собой водителя. Если бы тут не был весь квартал забит репортерами, я бы его оставила у дверей, но не хочу, чтобы он туда возвращался. Они не поверят ни за что, будто он не участвует в расследовании.
Мерлиони подошел к большому венецианскому окну гостиной и приподнял занавеску, чтобы выглянуть.
— Они сегодня чертовски настырны.
— Как они здесь так быстро оказались?
— Вызвал, наверное, кто-нибудь из соседей. Всякий нынче норовит влезть в телевизор. — Он повернулся к нам. — Как зовут вашего водителя?
— Джейсон Шулайер.
Он покачал головой:
— Имя мне ничего не говорит.
— И я вас тоже не знаю, — ответил Джейсон с улыбкой.
Я нахмурилась:
— Послушайте, Мерлиони, я же не знаю вашего имени, только фамилию. Я не могу вас представить.
— Роб. Роб Мерлиони.
— Вид у вас не подходит под такое имя.
— То же и моя мама говорит. Она все пристает ко мне: «Роберто, я тебе дала такое красивое имя, ты должен им пользоваться».
— Роберто Мерлиони. А что, звучит.
Я представила их друг другу — наверное, никогда я еще не делала такого официального представления на осмотре места преступления. Мерлиони явно не хотел возвращаться обратно.
— В кухне ящик с перчатками, берите сколько вам надо. А я пошел на улицу покурить.
— Я не знала, что вы курите.
— Только что начал. — Он посмотрел на меня, и в глазах его стоял ужас. — Я видал и похуже, Блейк. Мы с вами вместе проходили через худшее. Наверное, я просто старею.
— Ну-ну, Мерлиони, только не вы.
Он улыбнулся, но как-то машинально.
— Я скоро вернусь. — Потом улыбка стала шире. — И не говорите Дольфу, что я не выставил вашего водителя на улицу.
— Честное скаутское.
Он вышел, тихо закрыв за собой дверь. В доме было очень тихо, и только шелестело отопление. Слишком тихо здесь было для свежего места преступления, слишком недвижно. Полагалось, чтобы всюду сновали люди, а сейчас мы стояли в двери в колодце тишины такой густой, что слышен был шум собственной крови в ушах, гулкий, наполняющий чем-то беззвучие.
Волосы у меня на затылке встали по стойке «смирно», и я повернулась к Джейсону. Он стоял в своей детской синей футболочке, спрятав безмятежное лицо за темными очками, но из него текли струйки энергии, проползая нервирующим ветром по коже.
Он такой был с виду милый, безобидный. Но если уметь ощущать, кто он такой, он уже ни милым, ни безобидным не кажется.
