Ее молчание, как, впрочем, и все ее поведение (полная отчужденность), говорили о том, что в эту первую ночь ему вряд ли удастся добиться ошеломляющего успеха, а потому лучшая тактика для него — поскорее со всем покончить. Да, именно так и следовало поступить. Но был и другой путь: принять вызов и использовать ее упрямую нерасположенность, чтобы извлечь как можно больше удовольствия для себя. И для нее тоже, если она, конечно, позволит. В тысячный раз Себастьян посетовал, что не знает ее истории. Что сотворил с ней муж? Но, раз он этого не знает, а она не желает рассказывать, он решил, что имеет право действовать по своему усмотрению и получать наслаждение любым способом, какой только придет ему в голову. Она сама лишила его выбора.
Это было хладнокровно обдуманное и беспощадное решение, но Себастьян оказался непоследовательным. Ведь в эту минуту ему больше всего на свете хотелось скомандовать: «Раздевайтесь!» — и проследить (оставаясь, разумеется, полностью одетым), как она станет снимать с себя одежду. Она, конечно, задрожит и отвернется, а может быть, и вообще откажется наотрез, и ее сопротивление окажет на него огромное возбуждающее воздействие. Но в тот же самый миг, как этот соблазнительный образ сложился у него в уме, Себастьян поднял руки к воротнику ее дешевенького халатика и начал сам расстегивать пуговицы.
Однако он не мог отказать себе в удовольствии понаблюдать за ее лицом, пока раздевал ее, хотя милосерднее было бы обнять ее при этом, позволить ей спрятать голову у себя на груди в попытке убежать от действительности. Среди женщин, окружавших его в последнее время, Рэйчел была единственной, чей ум занимал его ничуть не меньше, чем тело. Ему хотелось непременно знать, о чем она будет думать, пока он ее соблазняет.
Но этому не суждено было сбыться. Помимо тревоги и страха, в ее глазах невозможно было прочесть никаких других эмоций. Положение не изменилось, даже когда Себастьян снял с нее халат и начал расстегивать фланелевую ночную рубашку. Пуговицы заканчивались чуть ниже талии. Он медленно стянул рубашку у нее с плеч, понемногу обнажая грудь. Ему показалось, что она краснеет, но при тусклом освещении он не мог быть твердо уверен.
— Очень мило, — пробормотал Себастьян, имея в виду все сразу.
Рэйчел закрыла глаза, давая понять, что его одобрение ничего для нее не значит. Он коснулся ее сосков и легонько ущипнул. Совсем несильно, просто чтобы вывести ее из неподвижности, не причиняя боли. Пришлось отдать должное ее стойкости: она не шелохнулась. Себастьян надавил сильнее, сперва играючи, потом всерьез. У нее задрожали губы.
