— Надеюсь, он в добром здравии?
— Мой отец умер пять лет назад.
— Мне очень жаль. Он мне показался… очень добрым человеком.
— Так оно и было.
До чего же странный у них вышел разговор! А может, и нет. Может быть, он показался странным только ей одной — ведь она не привыкла к самым обычным разговорам.
— Ну что ж, не смею вас больше задерживать. Доброго вам утра, сэр.
Рэйчел полагала, что преподобный Моррелл переведет дух с облегчением, избавившись от нее, но ничего подобного не случилось. Напротив, он, казалось, был удивлен и разочарован столь скорым окончанием разговора. Интересно, спросила себя Рэйчел, долго он еще собирался стоять посреди дороги, обмениваясь любезностями с женщиной, осужденной за убийство? Был ли он знаком с Рэндольфом? Наверняка. Эта мысль встревожила ее.
— Моя жена будет рада знакомству с вами, — заявил между тем викарий, и не будь его лицо таким открытым и честным, Рэйчел приняла бы его слова за откровенную и довольно жестокую при данных обстоятельствах ложь, высказанную только ради соблюдения светских приличий. — Ее зовут Энни. Ее покойный муж был кузеном лорда д’Обрэ.
Да, эту сплетню она уже узнала от служанок, спешивших поделиться удивительной новостью с любым, кто готов был слушать: бывшая виконтесса д’Обрэ стала обыкновенной Энни Моррелл, женой викария.
— Буду рада познакомиться с ней, — осторожно заметила Рэйчел, — для меня это большая честь.
Ей не верилось, что знакомство когда-либо действительно состоится.
Викарий вновь водрузил на голову свою черную шляпу.
— Спасибо за приятную встречу, — сказал он совершенно искренне и улыбнулся ей на прощание. — Возможно, я увижу вас в церкви в воскресенье, миссис Уэйд?
Вопрос прозвучал так робко, что не показался, Рэйчел оскорбительным. В Дартмуре ей не нравилось посещать церковь, не нравились засушенные, как мумии, и столь же бездушные священники, которые ежедневно, иногда по два раза в день, изводили ее и остальных заключенных своими нудными проповедями, постоянно твердя им о том, какие они страшные грешники, как им повезло, ибо тюрьма великодушно открыла им дорогу к искуплению, и как они должны благодарить за это Бога. Но преподобному Морреллу она ответила:
— Я с нетерпением жду воскресной службы. — И провожая его взглядом, пока он не скрылся из виду, она с удивлением почувствовала, что тоже говорила совершенно искренне.
* * *
Сварливое настроение не покинуло Себастьяна, пока он срывал с себя забрызганную рабочую одежду, мылся над раковиной в своей новой ванной и натягивал чистую рубашку, брюки, жилет и сюртук под бдительным приглядом вездесущего Приста. Он и сам себе не смог бы объяснить, почему его так взбесило известие о том, что миссис Уэйд обязана еженедельно посещать проклятого констебля. Почему его это задевает как личное оскорбление? Что ему за дело, в конце концов? Чувствуя себя глупо, он все же никак не мог унять злость. Черт подери, это покушение на ее свободу! Она же заплатила за свои предполагаемые грехи, не так ли? Десять лет! Неужели этого не достаточно? Он чувствовал себя оскорбленным за Рэйчел и в то же время сердился на нее за то, что она все принимает как должное. Или, по крайней мере, делает вид. Впрочем, она вообще редко обнаруживала свои чувства. В ее бесконечной сдержанности было что-то завораживающее, но в последнее время все эти недомолвки ему осточертели.
