— Как?
— Я перестала принимать все близко к сердцу.
Себастьян кивнул, но Рэйчел видела, что он ей не поверил.
— Это представляется невозможным, — согласилась она. — Надо провести какое-то время в каторжной тюрьме, чтобы это понять. Чтобы там выжить, приходится превращаться в животное. Никаких воспоминаний, никаких надежд. Все чувства притупляются. Я не могу этого объяснить, это ни на что не похоже. Для этого просто не существует слов. Вообразить это невозможно.
Она опять тяжело вздохнула, охваченная чувством безнадежности. Бесполезность и бессилие слов удручали ее.
Наступило молчание. Себастьян беспокойно заворочался, держась за бок.
— Я должен лечь, — прошептал он, соскальзывая вниз в постели, так что только голова осталась на подушке.
— Вы устали, — смущенно заторопилась Рэйчел, начиная подниматься. — Я сейчас…
— Нет, не уходите. Я вовсе не устал. Останьтесь, Рэйчел. Ложитесь вот здесь, рядом со мной.
На этот раз она даже не стала спорить. Ей хотелось остаться. Может, она потеряла чувство меры, приличия, самосохранения, наконец; возможно, она потеряла даже рассудок, но так чудесно было лежать здесь в полутьме и тихо рассказывать самые сокровенные свои тайны человеку, который держал в руках ее судьбу. Совсем недавно он совратил ее, овладел ее телом, отнял у нее все, что только может мужчина отобрать у женщины. Что бы он сказал, если бы узнал, что совращает ее по-настоящему именно сейчас, в эту минуту?
— Я сожалею насчет Салли, — тихо сказал Себастьян, глядя в потолок. — Я не мог признаться в этом раньше, хотел только намекнуть… это легче, чем говорить вслух. Но теперь я скажу. Я прошу у вас прощения.
Рэйчел попыталась удержать нелепые слезы, крепко зажмурив глаза.
— Ладно, все в порядке.
— Не говорите так. Не отказывайтесь от своего гнева, в данной ситуации он совершенно оправдан. Я прошу у вас прощения не для того, чтобы его получить.
И опять она усомнилась в правдивости его слов. Секунду спустя он сконфуженно улыбнулся и добавил:
— И все-таки я очень на него рассчитываю.
Рэйчел тоже улыбнулась.
— Я расскажу вам кое-что интересное.
Себастьян повернулся на здоровый бок и посмотрел на нее.
— Конечно, меня возмущало все, что говорили мне ваши приятели, как они со мной обращались. Я их ненавидела за это. Для них я была не человеком, а каким-то неодушевленным предметом, жалкой и никчемной куклой. Из-за них я сама себе казалась отвратительной и грязной. Но — вот вам мое признание — когда они затеяли эту свою игру в «истину» и мне пришлось отвечать на их вопросы, я почувствовала… о, конечно, мне это было ненавистно, но… в глубине души я была рада. Я радовалась, что меня наконец заставили рассказать, пусть даже таким ужасным способом, о том, что мне пришлось пережить в тюрьме. Вы можете это понять? Мне… нелегко говорить, но это вы и сами понимаете. Ну, словом… они заставили меня говорить, и мне… стало легче. Это звучит смешно.
