Чувства Оуэна по отношению к древнему пулевому оружию из арсенала «Последнего Оплота» были весьма противоречивы. Эти игрушки ни в какое сравнение не шли с мощным лучевым оружием, но зато и не требовали двухминутной подзарядки. А если учесть, что в автоматическом режиме они выпускали в минуту несколько сотен пуль, можно было и совсем забыть об их малой мощности. Хэйзел просто влюбилась в это новое (или правильнее все-таки сказать «старое»?) оружие и при каждой возможности превозносила его до небес. Она таскала при себе сразу несколько пулевых пистолетов, а все карманы ее оттопыривались от патронов. Но заразить Оуэна своей страстью ей пока не удалось. Да, он носил при себе пистолет, так же, впрочем, как и дисраптер, но хотел сначала проверить его в настоящем бою. В глубине души он подозревал, что Хэйзел любит эту игрушку просто потому, что ее можно разобрать на множество блестящих частей.
А когда дело доходило до драки, Оуэн предпочитал всему свой верный меч. Он считал холодную сталь лучшим ответом на все вопросы. Меч никогда не заедало, у него не кончались патроны, и не надо было ждать две минуты, пока он подзарядится.
— Ты скоро выжмешь себя досуха, — заметила Хэйзел, не отрываясь от своего занятия. — Никогда не видела, чтобы человек столько времени проводил в сортире. Проверь лучше оружие — это успокаивает.
— Меня — нет, — сказал Оуэн. — На этом чертовом корабле меня ничто не может успокоить. Включая тебя.
— Ты не перестаешь удивлять меня, аристократик. Я видела тебя в деле. Видела, как ты хладнокровно сражался, не имея ни единого шанса на победу. В тот момент я даже за все сокровища Голгофы не хотела бы оказаться на твоем месте. А ты победил. Ты происходишь из семьи величайших в Империи воинов. Но стоит выдаться минуте ожидания, и ты начинаешь нервничать, как монахиня в доме свиданий.
— Я не воин, — убежденно сказал Оуэн. — Я — историк, который временно — и под давлением обстоятельств — вынужден выступать в роли солдата-мятежника. На самом деле я жду не дождусь, когда восстание закончится и мне можно будет вернуться домой, к привычному образу жизни. Я снова стану малоизвестным ученым, и никто даже вспоминать обо мне не будет, разве что изредка позовут на какой-нибудь симпозиум. Сам не знаю, зачем я ввязался в эту авантюру.
— Ну, во-первых, это была твоя собственная идея, — сказала Хэйзел. — Кому же еще отдуваться, как не тебе? Вот меня здесь действительно быть не должно. Ведь я до сих пор не уверена, что твой гениальный план сработает.
