Лишь спустя некоторое время она вернулась к реальности, очнувшись от раздумий. — Гнев все больше и больше наполнял ее.
Обыкновенный убийца посмел критиковать ее, Лорел! Да еще сравнил с ненавистными Блак-торнами! Каково? Останься шериф хоть на секунду, она бы влепила ему пощечину.
Рука невольно потянулась к щеке: Хен так заботливо и нежно обмывал и смазывал раны. Он беспокоился о ней, хотел предупредить и даже предложил пожить в казенном доме шерифа.
Рука Лорел безвольно опустилась. Чувство гнева отступило, сменившись холодным ощущением опустошенности. Никто — ни ее семья, ни муж — никогда не проявляли такой заботы, такого внимания, как этот полузнакомый человек.
Нет, он относился к ней совсем не так, как другие мужчины. Лорел вспомнила свое отражение в зеркале — любая, самая дешевая шлюха выглядела намного лучше, чем она сейчас. Нет, дело было не в физическом влечении!
Рука снова потянулась к лицу, но неожиданно замерла на полпути, — казалось, она по-прежнему ощущала легкие прикосновения его пальцев. И помнила глаза — самые прекрасные на всем белом свете глаза. Но насколько они были бесстрастны. Поразительно, как в одном человеке могли уживаться суровость и нежность. Его прикосновения напоминали прикосновения отца к сыну — ласковые и утешающие.
Разве хладнокровный стал бы заботиться о женщине?
— Шериф уже ушел?
Лорел не заметила возвращения Адама.
— Да, ушел. — Она повернулась к чану с водой. Адам вылил воду в лохань для полоскания.
— Мы поедем в город?
— Значит, ты все слышал?
— Да. Так мы поедем в город?
— Нет. Нам ведь и здесь хорошо, правда?
— Конечно, мама. А шериф стрелял в человека.
Лорел тревожно встрепенулась и посмотрела на сына.
— Откуда ты знаешь? Кто тебе сказал? Мальчик нервно переступил с ноги на ногу, но не отвел взгляд.
— Я сам видел.
— Я асе запретила тебе ходить в город без меня!
— Я и не ходил, — начал оправдываться Адам. — Я поливал грядки, когда услышал выстрелы. Я подбежал к салуну и заглянул в окно. Но, честное слово, я не выходил на улицу.
— И что ты увидел? — Лорел захотелось откусить свой собственный язык за любопытство. Она оказалась меж: двух огней: с одной стороны, нельзя было позволять Адаму говорить о Хене Рандольфе, с другой — необходимо было узнать о случившемся в городе.
— Какой-то мужчина стрелял в салуне. Знаешь, ма, он наделал столько дыр в крыше! И еще он назвал шерифа трусом. Тогда они оба схватились за оружие, но шериф оказался быстрее.
