С точки зрения иранцев, прежде всего жителей Хорасана, основная задача арабов состояла в том, чтобы защищать их от тюрок – задача, которую арабы выполняли в целом с большим успехом, чем иранские князьки и даже Сасаниды. Правда, бастиону, воздвигнутому арабами, не суждена была долгая жизнь. Когда власть в Халифате зашаталась, ослабела и оборонительная способность империи, и тюрки, составлявшие теперь значительную часть всего дар ал-ислама, вскоре вернули себе превосходство. Но даже при этом ислам духовно становился сильнее, гибко реагируя на изменчивые политические обстоятельства. Духовная и политическая ориентация на восток, в сторону Китая, прежде доминировавшая, отныне сменилась ориентацией на юг, в сторону исламского мира. Битва при Таласе (июль 751), в которой западные тюрки и арабы нанесли сокрушительное поражение последней китайской армии, посланной в Центральную Азию, означала ликвидацию прямого китайского влияния и в то же самое время конец надежд согдийцев на политическое возрождение.
Хотя арабы были не в состоянии непрерывно поддерживать свою власть в каждом форпосте, который они основывали в землях чуждой им культуры, их экспансия в VIII в. тем более примечательна, что она происходила в период почти непрекращавшихся внутренних раздоров. Муавийа (661–680) и позднее Абд ал-Малик (685–705) могли в периоды кризисов откупить мир с Византией ценой выплаты ежегодной дани, но внутренний мир нельзя было купить ни за какие деньги. В качестве халифа Муавийа пользовался всеобщим признанием, однако благочестивцы подозревали, что его правление было более арабским, чем исламским, и что он, говоря их собственными словами, низвел власть халифов до обычного царствования. Иракцы постоянно обвиняли его в том, что он склоняется на сторону сирийцев, и держали себя так, что его и в самом деле все больше тянуло доверять столь любезной его сердцу стране. Хариджиты, эти поборники анархии, объединяли вокруг себя всех тех, кто был ущемлен в социальном отношении или протестовал против «неисламского» поведения властей, и искоренить их было невозможно. Требование признать легитимность Алидов находило все большую поддержку среди недовольных представителей неарабских народов. Да и сами арабские племена были неспособны прийти к согласию в ситуации, когда мощь их государства оказалась столь велика, что ограничивала их собственную свободу действий. Столетнее существование арабской империи не создало у арабов общих политических интересов – лишь сирийское правительство, по-видимому, понимало, в чем они заключались, – и вместо этого возродило доисламские отношения полуострова, но на новой, неизмеримо более высокой стадии – на стадии дар ал-ислама. Соперничество племен обострялось, так как слишком многое было поставлено на карту; племена объединялись, или, лучше сказать, родственные группы, традиционно составлявшие верхушку отдельных племен, превращались в могущественные группировки, которые, несмотря на свою непрочность, упорно враждовали друг с другом. На всей территории Халифата племена рабиа и азд выступали совместно против племен тамим и бакр. Со временем эта неприязнь переросла во враждебность между северными и южными арабами, между группами племен кайс и калб, и борьба между ними велась с таким ожесточением, какое нам сегодня трудно представить. Эти отношения не являлись наследием древних времен, не отражали они и расовых различий; они были следствием перенесения примитивных доисламских концепций государственности и юридических норм в обстановку мировой империи.
