но мерзостно обилие свиней.
Жизнь,как вода,в песок течет,
последний близок путь почета,
осталось лет наперечет
и баб нетронутых – без счета.
Полувек мой процокал стремительно,
как аллюр скакового коня,
и теперь я живу так растительно,
что шмели опыляют меня.
Успех любимцам платит пенсии,
но я не числюсь в их числе,
я неудачник по профессии
и мастер в этом ремесле.
Я внешне полон сил еще покуда,
а внутренне – готовый инвалид;
душа моя – печальный предрассудок –
хотя не существует,а болит.
Служа,я жил бы много хуже,
чем сочинит любой фантаст,
я совместим душой со службой,
как с лесбиянкой – педераст.
Скудею день за днем. Слабеет пламень;
тускнеет и сужается окно;
с души сползает в печень грузный камень,
и в уксус превращается вино.
Теперь я стар – к чему стенания?!
Хожу к несведущим врачам
и обо мне воспоминания
жене диктую по ночам.
Я так ослаб и полинял,
я столь стремглав душой нищаю,
что Божий храм внутри меня
уже со страхом посещаю.
Лишь постаревши,я привык,
что по ошибке стал мишенью:
когда Творец лепил мой лик,
он,безусловно,метил шельму.
Теперь вокруг чужие лица,
теперь как прежде жить нельзя,
в земле,в тюрьме и за границей
мои вчерашние друзья.
Пошла на пользу мне побывка
в местах,где Бог душе видней;
тюрьма – отменная прививка
от наших страхов перед ней.
Чего ж теперь? Курить я бросил,
здоровье пить не позволяет,
и вдоль души глухая осень,
как блядь на пенсии,гуляет.
Я,Господи,вот он. Почти не смущаясь,
совсем о немногом Тебя я прошу:
чтоб чувствовать радость,домой возвращаясь,
и вольную твердость,когда ухожу.
Хоронясь от ветров и метелей
и достичь не стремясь ничего,
в скорлупе из отвергнутых целей
правлю я бытия торжество.
В шумных рощах российской словесности,
где поток посетителей густ,
хорошо затеряться в безвестности,
чтоб туристы не срали под куст.
Что может ярко утешительным
нам послужить под старость лет?
Наверно,гордость,что в слабительном
совсем нужды пока что нет.
Судьба – я часто думаю о ней:
потери,неудачи,расставание;
но чем опустошенней,тем полней
нелепое мое существование.
С утра,свой тусклый образ брея,
глазами в зеркало уставясь,
я вижу скрытного еврея
и откровенную усталость.
Я уверен,что Бог мне простит
и азарт,и блаженную лень;
ведь неважно,чего я достиг,
а важнее,что жил каждый день.
Я кошусь на жизнь веселым глазом,
радуюсь всему и от всего;
годы увеличили мой разум,
но весьма ослабили его.
Как я пишу легко и мудро!
Как сочен звук у строк тугих!
Какая жалость,что наутро
