– Нашел кого поминать, подлеца! – злобно сказал секретарь.
– Не любишь, видно, плюху помнишь?
– Плюху! Счастье его, что Пашка сбежал, а то бы ему такая плюха была, что своих бы не узнал, счастье, что уехал-то.
– Да, вырвался-таки на волю, только потому, что не пьянствовал, а то тоже бы нашей участи хватил.
– А что, ребятки, где в самом деле Пашка, я в больницу ушел, а когда вернулся, его уже не было, – спросил молодой сухощавый солдатик с болезненным лицом.
– Сбежал он, Карпуша! – продолжал Заплата.
– Из-за чего?
– Да из-за того, что квартальный приходил справляться: кто он такой есть.
– Паспорт фальшивым оказался, – вставил секретарь.
– Фальшивым?
– Да.
– Так кто же он был, этот самый Пашка? – обратился к секретарю Карпушка.
– Каторжник беглый, за убийство сосланный был, вот кто!
– Каторжник? А ты почем знаешь?
– Он мне раз пьяный открылся во всем.
– А ты на него квартальному донес, фискал! За трешницу товарища продал.
– Все равно он и без этого убежал бы, чего лаешься, коли не знаешь!
– Братцы! Подь-ка сюды кто-нибудь! – послышалось снизу.
– Никак Капказский зовет?
– Братцы, дайте испить!
– Сейчас, дядя, сейчас принесу! – ответил сверху Заплата, спустился вниз и через минуту стоял с полным ковшом у Кавказского.
– На, кушай на здоровье!
– Спасибо! – прохрипел тот в ответ и стал жадно пить… – Хорошо! – сказал он, роняя ковш на землю.
– Ну что, дядя, лучше тебе? – перегнувшись с крыши, спросил его Карпушка.
– Хорошо… вон солнышко светит, привольно… На Волгу бы хотелось, поработать бы, покрюшничать! Вот через недельку, бог даст, поправлюсь, в Рыбну поеду к моему барину, вместе работать будем…
– Да, в Рыбне теперь хорошо, народу сколько сошлось, работы дорогие! – задумчиво проговорил Заплата.
– Нет, на Капказе лучше, там весело, горы! Люблю я их! На будущее лето уеду в Владыкапкай, там у меня знакомые есть, место дадут… Беспременно уеду!.. – чуть слышно, но спокойно и медленно, с передышкой говорил кавказец…
– На Капказ? – спросил Карпушка.
– На Капказ! Я его весь пешком выходил; хотите, ребятки, я вам капказскую походную песенку спою, слушайте!
И он, собравшись с силами, запел надорванным голосом:
Гремит слава трубой,
Мы дрались за Лабой;
