Так же внезапно его уверенность испарилась. С проклятием, сорвавшимся с губ, он быстро отступил назад. Он выхватил свой боевой топор-секиру и кинжал. Какое-то мгновение он стоял, замерев в угрожающей позе, подобно статуе и вытянув шею, чтобы постоянно видеть эту дверь.
Он еще раз заглянул в пещеру, в которой было гораздо темнее, чем в коридоре, но пещера эта была освещена слабым светом, исходящим от большого драгоценного камня на подставке из слоновой кости, стоящей в центре огромного стола из черного дерева, Вокруг него сидели молчаливые фигуры, присутствие которых так удивило его в первое мгновение.
Они не пошевелились, не обернулись к нему. Однако голубой туман, висевший под сводами пещеры на высоте его головы, зашевелился, как будто он был живым.
— Ну, — пробурчал киммериец, — что они там все подохли что-ли?
На его бурчание не последовало никакого ответа. Киммерийца было не так-то легко вывести из себя, но демонстративное пренебрежение к его появлению взбесило его.
— Вы могли бы по крайней мере предложить мне хотя бы немного вашего вина, — грубо сказал он. — Во имя Крома, вы что считаете, что того, кто не принадлежит к вашему братству, не стоит и принимать по-дружески? Вы хотите…
Он смолк и, не произнося ни звука, уставился на молчаливые суровые фигуры, которые так необычно тихо сидели вокруг огромного стола из черного дерева.
— Они не пьяны, — пробормотал, наконец, он. — Они вообще не пили. Что, во имя Крома, все это значит?
Он переступил через порог. Голубой туман, завихрившись, тотчас же начал двигаться быстрее. Он слился, сгустился, и вот уже киммериец вынужден был бороться за свою жизнь со всей решимостью и оставшейся отвагой с… огромной черной рукой, которая легла ему на горло.
Большим пальцем ноги, обутой в изящную туфельку, Белеза пнула одну из раковин, перевернув ее, розовый край которой был похож на первый проблеск нового утра над туманным берегом.
Хотя утренний рассвет наступил уже давно, однако раннее солнце, разгонявшее жемчужно-серый туман, все еще не взошло.
Белеза подняла свое лицо с тонкими чертами и взглянула на чуждое сооружение, казавшееся ей отталкивающим и отвратительным. Не которые подробности этого сооружения действовали на нее угнетающе. Под ее маленькими и изящными ножками шуршал коричневый песок. Песок уходил к пологим волнам, которые терялись в голубой дымке далекого горизонта на западе.
Она стояла на южном изгибе широкой бухты. Здесь прибрежная местность заканчивалась низким каменным гребнем, который образовывал южную оконечность бухты. С этого возвышающегося гребня можно было видеть безрадостную, унылую гладь воды на юге, тянувшуюся до самого горизонта. То же самое можно было наблюдать как на западе, так и на севере.
