Оба других пикта обернулись с быстротой моментально захлопывающейся ловушки, однако за это время киммериец успел вытащить кинжал из тела своей первой жертвы и замахнулся правой рукой с зажатой в ней смертоносной секирой. Второй пикт повернулся, когда секира взвилась вверх и обрушилась на него, расколов ему череп.
Оставшийся в живых пикт-предводитель схватил алое медное острие своего орлиного пера и с невероятной быстротой напал на киммерийца. Он бросил острие в грудь киммерийца, когда тот вырывал секиру из головы убитого. Киммериец умело воспользовался своим недюжинным умением и умом, равно как и оружием в каждой своей руке. Обрушившаяся на последнего противника секира отбросила острие врага в сторону, а кинжал в его левой руке распорол раскрашенный живот снизу доверху.
Сломавшись пополам и истекая кровью пикт издал ужасный вопль. Это не был крик страха или боли, это пронзительно звучал крик удивления и звериной ярости. Дикий вой множества глоток ответил ему издалека к востоку от поляны. Киммериец пригнулся, как загнанный волк с оскаленными зубами, и смахнул пот с лица. Из-под повязки на его левой руке противно сочилась кровь.
Сдавленно бормоча неразборчивые проклятия, он развернулся и быстро побежал на запад. Он больше не старался скрыть свои следы, однако бежал со всей быстротой своих длинных ног, черпая силы из глубокого, почти неистощимого резервуара своей выдержки и выносливости, что было компенсацией, данной природой за его варварский образ жизни. Некоторое время позади него сохранялась тишина, потом с того места, которое он совсем недавно покинул, раздались резкие, демонические вопли. Итак, его преследователи обнаружили убитых. Впрочем, киммерийцу не хватало дыхания, чтобы проклинать кровь, капающую из вновь открывшейся раны, и оставляющую позади него четко различимый след, который мог бы прочесть и ребенок. Он надеялся, что эти три пикта были последним военным отрядом, который преследовал его на протяжении вот уже сотни миль. И при этом он знал, что эти волки в человеческом образе никогда не оставляют кровавого следа.
Теперь снова восстановилась тишина. Это означало, что они бегут за ним, а он не мог остановить кровь, которая выдавала его путь.
Западный ветер бил его по лицу. Он нес с собой просоленную влагу. Это удивило его. Он приближался к морю, значит преследование длится намного дольше, чем он думал.
Однако скоро погоня приблизится к концу. Даже его жизненная сила и способность к выживанию, волчья способность, истощались от непрерывного напряжения. Дыхание с трудом вырывалось из его горла, в боку остро кололо. Ноги его дрожали от усталости, а прихрамывающую ногу при каждом шаге охватывала сильная боль, словно в ее сухожилия вонзали отточенный нож. До сих пор он следовал инстинкту дикаря, который был его учителем; каждый нерв его и каждый его мускул изгибался от напряжения, и каждый его трюк, усилие служил для того, что бы выжить. Однако теперь, в откровенно бедственном положении, им овладел другой инстинкт; он искал такое место, где он, прикрыв свою спину, мог продать собственную жизнь как можно дороже.
